— Кроме тебя.
Я покачала головою:
— От меня ему нужно что-то иное. И я надеялась узнать от тебя, что именно.
— И почему я должна помогать тебе? — спросила Финола тихо, оглянувшись на дыру в полу. — А не пытаться забрать с собой?
— Почему вы отправили записку, мисс Дилейни? — откликнулась я. — Избавиться от меня можно было множеством других способов. Хотя бы войти в кофейню, достать револьвер и выстрелить в упор. Я не алманский советник, вокруг «Старого гнезда» и особняка на Спэрроу-плейс не бродят днём и ночью «осы» с «гусями». Если бы вы желали избавиться от меня любой ценою, то давно бы сделали это. Но вы желаете иного — выжить. Я ведь права? — Она молчала упрямо, но лицо её отвечало с такой искренностью, какой не могло быть в словах. — Скажите, чего хотел от вас Валх, и я вам помогу.
Финола вдруг покачнулась — и рванулась ко мне, а замерла почти вплотную, лицом к лицу. Я даже отпрянуть не успела.
И это — измождённая, усталая женщина, которая не спала три дня?
— Сказать, сказать… — пробормотала она, опираясь на руки и слегка раскачиваясь из стороны в сторону по-звериному. Светлые её волосы точно сияли под масляной лампой. — Отказаться от мести и помочь… А кто может пообещать, что ты правда сможешь защитить меня… от него?
— Никто, — ответила я ровно. Кисловатое дыхание Финолы опаляло губы. Меня охватил озноб — не от холода, но от глубоко запрятанного страха, как если пришлось бы склониться к ядовитой змее. — Вы отказываетесь от мести, но и я тоже. Думаете, я позабыла о том, что случилось на балу? Или о коробке с гадюкой? Или о том, как вы дважды пытались убить моих друзей? О том, что сын полковника Арча мёртв? Моя жертва не меньше, мисс Дилейни. Я никогда не забуду о том, что вы убийца. И никогда не прощу вас. Но сейчас враг у нас один, и у меня счёт к нему больше, чем к вам. Расскажите всё, что знаете о нём, и, клянусь, я сделаю всё, чтобы избавить вас от него. Даже рискну собственной жизнью.
Финола сузила глаза, раскачиваясь медленней, чем прежде. Сейчас она сама напоминала змею — белую храмовую змею из никконских легенд.
— Общий враг, — повторила она едва слышно. — Да, верно. Он ведь убил Эбби, хотя обещал не делать этого. Обещал хранить её. Я ненавижу тебя, всегда буду ненавидеть, но… мы ведь обе женщины.
— Обе женщины, — эхом откликнулась я, не отводя взгляда. Сырой вонючий склад словно отдалился. Звуки стихли — все, кроме дыхания Финолы и моего собственного сердцебиения. — А он мёртвый колдун. Мужчина и обманщик. Чего он хотел от вас?
Пламя в подвесном светильнике потускнело. А Финола выдохнула резко, точно в ней сломалось что-то, и ответила, не отводя взгляда:
— Не от меня. От тебя. Он хотел, чтобы ты жила в страхе, чтобы пыталась призвать подвластные тебе силы — и мучилась от беспомощности, потому что сны — одно, и жизнь — совсем иное. А он был бы рядом. И в момент слабости заполучил бы тебя целиком. Он никогда не говорил, зачем… Но я вижу и слышу больше иных. Он думал: «Нельзя всю жизнь проскакать на одной лошади». И первая лошадь чёрная. А вторая… — Финола подалась ещё ближе, цепляясь рукою за моё плечо, и обвисла на мне всей тяжестью. — А вторая — это ты. Он сказал мне похитить того гипси, чтобы разбить твоё сердце и сделать тебя слабой. Два колдуна, два колдуна… слишком много на мою жизнь!
Финола уткнулась лицом мне в шею — и всхлипнула, сотрясаясь, как в лихорадке. А я обняла её — и замерла, потому что увидела там, на другом краю дыры в полу, высокого седого человека с лицом обыкновенным и жутким.
Сны — одно, а жизнь — совсем иное, говорил он, но всё же пришёл.
Валх.
Словно в полузабытьи, я крепче сжала объятья. Не потому что желала защитить Финолу, хотя отдавать её колдуну не собиралась; но сейчас эта больная, растерянная женщина была моей единственной опорой.
— Ты слишком часто называешь моё имя, девочка. Так торопишься, да, торопишься…
Его голос звучал сухо, надтреснуто; он царапал обнажённую кожу сотней колючих паучьих лапок — лицо, шею, узкие полоски на запястьях, между перчаткой и рукавом.
— Не припомню такого, — произнесла я тихо, чувствуя, как немеет горло.
От Финолы веяло лихорадочным жаром, в котором чудился медовый аромат цветов, еле различимый в смраде гниющего хлама. Валх слегка наклонил голову; глаза его, чудовищно светлые, похожие на бельма, разгорались синеватым сиянием, как далёкая молния на горизонте в ночи. А потом он усмехнулся.
«Прочь, — хотела сказать я. — Прочь, прочь».
Стены склада заколебались вдруг в невидимых потоках, как догорающая бумага в камине; куча мусора поблизости утробно всхрапнула и запузырилась тягучей жидкостью. Пол затрещал, и доски прогнулись.