— Аграрный магнат с Эребуса? — неуверенно спросил комиссар. По правде, он действительно мало что знал об поселенцах Резервации: те, кто селились в таких местах, не искали публичности и потому предоставляли о себе только самые краткие и не вполне достоверные сведения: законы им это позволяли. Официальные службы и, тем более, полицию к делам поселенцев привлекали крайне редко. Полвека назад существовало специальное подразделение по делам Резервации, но его распустили задолго до прибытия комиссара Брадена на Кейренс.
— Расскажите, как вы вообще попали в космофлот?
— Какое отношение имеет к делу? — изумился комиссар.
— Расскажите.
— Пока шла война с варкаланами, я хотел защитить человечество и отомстить — как и все мальчишки, которых она сделала сиротами. Поступил на флот. Война закончилась, но менять профессию было уже поздно. Отслужил положенный срок, попал по ветеранскому распределению сюда… Да вы все это наверняка читали в моем личном деле, — недоуменно сказал комиссар.
— Читала, — кивнула Изабель. — А что положило конец войне?
— Варкаланы капитулировали после того, как ООН применила узконаправленное биологическое оружие и уничтожил население одной из их колоний. Мы с вами что, на экзамене?
— Кто изобрел вар-вирус?
— Да какое это имеет значение? — раздраженно воскликнул комиссар. — Йозеф Брейгель… Кажется.
— Все верно! — Изабель торжествующе улыбнулась. — Выдающийся вирусолог Йозеф Брейгель. Который последние тридцать лет проживает на Кейренсе под именем Клода Денбо. Это тайна за семью печатями, — продолжила она, пока потрясенный комиссар переводил дух, — но наш главный — его зять… Он и послал меня вдогонку за легендой. Как доверенное лицо. А я доверюсь вам, раз уж вы здесь и без вас я далеко не уковыляю.
— Если вы говорите правду, то это государственное дело: у Денбо-Брейгеля наверняка на чипе секретов столько, что хватит еще на одну войну, — сказал комиссар.
Изабель покачала головой:
— Не совсем так. Его знания при нем, но все они — достояние ООН: ему позволили уйти на покой только с условием полного копирования чипа раз в год. Сбежав из дома, старик не совершил государственного преступления: вмешательство разведки в данном случае было бы незаконно. Но они и не проявляли интереса: должно быть, давно списали его со счетов.
— Все-то вы знаете, — сказал комиссар со вздохом.
— Зато вы быстро ходите по лесу и метко стреляете. Где научились?
— На корабле скучно — вот и развлекался в свободное время в тире у десантников, — честно ответил комиссар. — Ну а что насчет вас? Почему журналистика?
— Наш главный — не только зять Брейгеля. Но и мой двоюродный дядя, очень дружный с моим отцом. — Она слабо усмехнулась. — Так что карьерный выбор был прост. Но я им довольна.
— Я тоже на свой не жалуюсь, — сказал комиссар ей в тон. — Осталось только отыскать нашего Брейгеля и узнать, что за вожжа попала ему под хвост.
Вагончик чуть покачивался на рельсах. Изабель плотнее закуталась в плед и наполнила из термоса чашки.
— Непременно отыщем, — сказала она. — И узнаем. Но понравится ли нам то, что мы узнаем? Вот вопрос…
За окном две красно-оранжевых луны освещали тихую кейренскую ночь.
В начале осени ночи были еще коротки. Незадолго до рассвета поезд въехал в длинный тоннель, а когда выехал из него — в вагон через сырые от росы стекла уже пробиралось солнце.
— Скоро приедем, — заметил комиссар. Изабель, обрабатывая лодыжку мазью, рассеяно кивнула. За ночь они успели перейти на «ты» и научиться обходиться без бессмысленных споров.
Поезд плавно остановился. На маленькой платформе — как с изумлением увидел комиссар, едва ступив на землю — собралось больше полудюжины экимиров, глазевших на прибывших с большим интересом.
Экимиры походили на людей, не считая такой малости, как зеленоватого оттенка кожа, мощные шестипалые руки и гибкий длинный хвост, который они при ходьбе на двух ногах оборачивали вокруг пояса; черты их уплощенных лиц можно даже было счесть красивыми. Взрослые носили серо-зеленые облегающие одежды, сшитые из размягченных волокон кустарника тоби-кано; дети — не носили одежды вовсе.
Большинство пришедших к поезду были детьми; но один из сопровождавших их взрослых вышел вперед и степенно поклонился комиссару.
— Ожидание тянется, — певуче сказал он на хорошем галакте. — Я провожаю вас тайной тропой, лелея в сердце печаль о садов красоте, недоступной взгляду вашему.