«Что ей может быть от меня нужно? – пронеслось в голове. – Она знает что-то о смерти рабочего? Или о таинственном злоумышленнике, который распространяет слухи?»
Но когда это девицы думали о всяких глупостях, вроде убийств!
– Нет, нет! – горячо зашептала Кэрол вновь. Глаза у неё заблестели от едва сдерживаемых слёз. – Другие… О благотворительных вечерах… О сиротках… Леди Виржиния, вы правда помогли устроить свадьбу мисс Дюмон и мистера Уэста?
Мадлен сделала мне знак быть поосторожнее – похоже, Клэр устал ждать с детьми на пороге и решил вернуться, а может, показался и сам хозяин дома. Потому я не стала затягивать и торопливо кивнула:
– Да, можно и так сказать. Не то чтобы я соединила любящие сердца… Просто тогда никто из нас не мог поступить иначе. Но чего вы хотите от меня сейчас, мисс Лоринг?
Взгляд у неё стал совершенно отчаянным.
– Леди Виржиния… Я люблю Роберта Блаузи. Помогите нам пожениться!
«Этого сумасшедшего?!» – едва не вырвалось у меня, но я сдержалась.
В конце концов, у невезучего колдуна были дивной красоты голубые глаза. Романтичным сельским девицам порой хватает и меньшего, чтобы влюбиться.
– Ваши чувства… взаимны? – спросила я осторожно.
Кэрол порывисто кивнула, однако рассказать ничего не успела. Голоса и шаги послышались уже близко-близко; затем входная дверь отворилась, и на пороге вполоборота показался Тревор Лоринг. На плечах и на шапке у него белел мелкий, плотный, крупчатый снег, быстро оплавляющийся в тепле.
– Отец… – выдохнула Кэрол протяжно. Лицо её исказилось от невообразимой смеси чувств – граничащая с обожанием любовь, тянущая жилы тоска, страх и отчаяние.
Сердце у меня дрогнуло.
– Позже поговорим, – пообещала я и постаралась улыбнуться тепло и заговорщически: – Приезжайте вместе с сестрой на днях. Попробуете настоящий столичный кофе.
– Говорят, что кофе – напиток для мужчин, – вспыхнула вдруг она и потупилась. – Что он разжигает… привлекает…
Я рассмеялась:
– Давно устаревшие суеверия. На самом деле кофе смягчает страсти; точнее, переводит их из чувственной категории в умственную. Он помогает сосредоточиться на цели и заставляет отступить негу и сонливость. Избыток кофе вредит сердцу… Впрочем, так можно сказать о чём угодно.
– Моя дочь вас задерживает, леди Виржиния? – раздалось у меня за плечом внезапно. И, хотя это было вполне ожидаемо, больших усилий стоило удержаться от нервного вздоха и ответить ровно:
– Отнюдь. Мы немного поговорили о столичных модах, суевериях и о делах. Надеюсь продолжить беседу потом… А вот и моя накидка! – искренне обрадовалась я и шагнула мимо Тревора Лоринга к служанке, чтобы та помогла мне одеться.
– Благодарю за визит, – ровно произнёс алхимик. Из-за своих чёрных одежд он терялся в тенях под лестницей; даже Кэрол в сером платье казалась рядом с ним сияющей изнутри.
– О, не стоит, – любезно откликнулась я. – Наоборот, мне следует благодарить вас за своевременное приглашение.
Мы попрощались.
Тёплый мех укутал плечи, словно отгораживая от всех мыслимых опасностей. За распахнутыми дверями мельтешил живой колючий мрак, с присвистом дышал ветер и летел в рассеянном ореоле вокруг тусклого фонаря мелкий снег. Где-то невероятно далеко урчал двигатель автомобиля.
– Тревожно, – сказала я неожиданно для самой себя, едва шагнув с порога в метель. Услышать это могла разве что Мэдди; Лоринг стоял в нескольких шагах от двери, а дворецкий, который нас провожал, ждал внизу, на последней ступени. – А ты ничего не чувствуешь?
Она покачала головой; глаза сейчас казались очень тёмными и большими.
– Значит, мерещится, – через силу улыбнулась я. – Надеюсь, Эллис поведёт аккуратно. Дорога просто кошмарная.
Сперва в автомобиле было так холодно, что дыхание инеем оседало на воротнике. Мысли тоже сковало оцепенение. Клэр не побрезговал даже угоститься виски из фляжки Эллиса, однако юным девицам и детям, разумеется, такой способ согреться не годился. Мы жались друг к другу под пологом, точно бродяжки из нравоучительной повести. Но вскоре боковые стёкла заволокло белыми узорами, а воротники наши, напротив, оттаяли. Под пологом стало почти жарко. Лиам перестал трястись и уткнулся носом в мою меховую накидку. Мадлен, румяная от мороза, притянула к себе дремлющих близнецов и принялась напевать вполголоса, без слов. Фонарь над нашими головами раскачивался из стороны в сторону, и огонёк мигал. Я искоса поглядывала то на него, то его отражение в стекле. Голова становилась тяжелее, тяжелее… Рокот двигателя отдалялся, пока не слился окончательно с заунывными стонами вьюги.
…автомобиль, дребезжа, ползёт далеко-далеко внизу и напоминает с высоты то ли металлическую игрушку, то ли тусклый светильник причудливой формы. Наезженную дорогу постепенно затягивают сугробы, пока ещё невеликие; однако если промедлить, то путь станет непроезжим. Водитель, кажется, знает об этом, а потому торопится. Его нетерпение пахнет остро и жгуче – свежим имбирём пополам с мускатным орехом. Человек на соседнем кресле источает терпкий и сладкий аромат пьяной вишни. С заднего сиденья веет невинностью – молоком с ванилью, медовым печеньем, и дерзостью – апельсиновой цедрой, корицей и горячим вином.
Есть там и пустая оболочка, спящая кукла; она не пахнет ничем, и лишь блеск выбившейся из-под шляпки глянцевой пряди напоминает о крепком кофе.
Белые холмы вокруг – мёртвая, холодная земля. Ни цвета, ни запаха, ни искры света. Я поднимаюсь выше; горизонт раздаётся в стороны, разглаживается, точно складки ткани под утюгом. Всё моё существо – безмятежность, спокойствие и гармония… до тех пор, пока ветер не швыряет в меня охапку снега, пропитанную табачной вонью.
Почти больно. Но только «почти».
В ярости я хватаюсь за отвратительный дым, как за путеводную нить, дёргаю – и метель бросается навстречу. Снег проходит насквозь, колючий, жёсткий. Нить табачного дымка приводит на вершину холма. Там тоже лежит кукла, жутковатая марионетка с вывернутыми руками и ногами. Она целится из ружья в…
…меня?
Нет, в автомобиль, понимаю я мгновение спустя.
А ещё через секунду осознаю, что это одно и то же.
Я кричу изо всех сил, кажется, «тормози» или «стой», и меня снова волочёт сквозь метель наперегонки с пулей – теперь уже навстречу машине, навстречу спящей кукле с волосами цвета кофе. Но прежде чем провалиться в саму себя, я успеваю заметить две вещи.
Нечто тёмное и жуткое несётся вверх по склону холма к марионетке-охотнику: медная маска, зелёный огонь в глазницах, разноцветные лоскуты.
А вверх от марионетки тянутся прозрачные нити… к красивым, гладким рукам.
– Стой!
Крик отзвенел в ушах, и только по саднящей боли в горле я поняла, что он принадлежит мне. А потом нас всех отчего-то швырнуло вперёд и вбок, да с такой силой, что Клэр едва не вылетел через стекло. Фонарь в салоне мотнулся и погас. Потухли и фары, захлебнулся ворчанием и затих двигатель…
И отчётливо – пожалуй, чересчур – стали слышны выстрелы. Один, другой, третий… Я не видела, но будто бы кожей ощущала, как вспарывают пули снежную пелену.
– Чарли, Кен? – хрипло спросил Клэр, шевельнулся – и жутковато, стонуще выдохнул. – Мальчики?
Несколько секунд они молчали, а потом зашептали в ответ, перебивая друг друга:
– Папа, папочка, ты где?
– Папа, я упал…
– Вы целы? – переспросил он быстро. – Ничего не болит?
– Не болит, – всхлипнул кто-то, похоже, Кеннет.
– Папа, всё хорошо, – пискнул Чарли.
– Не зовите меня «папой», – попросил Клэр удивительно ясным голосом, а затем умолк – совсем.
Мы лежали вповалку – где чьи ноги не разберёшь, покрывало – комком. Близнецы, похоже, приземлились прямо на Мэдди. Я, наоборот, упала на Лиама, но он, судя по совершенно неподобающей юному баронету ругани, был в порядке. Эллис сполз с сиденья сам – и затаился, выжидая. Пока мы убедились, что все, кроме Клэра, относительно здоровы, прошло несколько минут. Выстрелы за это время прекратились, а на одном из ближайших холмов вспыхнул огонёк и медленно качнулся из стороны в сторону, затем – сверху вниз.