- Спасибо, - наскоро расписавшись, Тен поспешила к лифту.
Тёмное и тихое помещение навевало дикую тоску. Дождавшись лифта, Такахаши поднялась на нужный этаж и вышла, осматриваясь. Она была здесь не в первый раз, но каждый раз Кио почему-то клали в новую палату.
Проходя вдоль безлюдного коридора, девушка отсчитывала нужный номер. Наконец она остановилась, увидев вдали на одной из немногих скамеечек небольшую, ссутулившуюся фигуру. И сразу направилась к ней.
- Ямакава-сан… - совсем негромко позвала женщину Тен.
Старушка резко подняла голову, позволяя разглядеть своё лицо. Оно и так было совсем не молодым, волосы давно тронула седина, но не это пугало. Пугали заплаканные, красные глаза, искусанные белые губы и взгляд. Взгляд человека, потерявшего всякую надежду. Женщина поднялась и трясущимися руками обняла пришедшую.
- Такахаши-сан… Вы всё-таки приехали! Спасибо, огромное спасибо! – женщина с трудом сдерживала всхлипы.
Тен ободряюще похлопала её по плечу и осторожно отстранилась.
- Как она? – после небольшой паузы спросила журналистка.
Женщина опустила голову.
- Она не ест. Не говорит. Ни с кем. Она просто лежит и смотрит в потолок. Я пыталась хоть как-то с ней поговорить, но ничего не вышло. Я просто не знаю, что делать, - спина женщины вновь начала дрожать.
Тен снова положила ей руку на плечо.
- Я сделаю все, что в моих силах. И вы держитесь.
На секунду задержавшись перед дверью, Такахаши вдохнула глубже. И потянула ручку на себя.
В одноместной палате было темно. Окна не были зашторены, просто они выходили на северную сторону. Даже если так, шатенка всегда замечала, что именно в этой больнице ужасно темно. Никаких просветов. Никаких надежд.
«Хозяйку» палаты она заметила не сразу. Наконец, повернув голову влево, Тен смогла разглядеть небольшой комочек под белым, тонким одеялом. Такахаши подошла и, предельно аккуратно, положила руку поверх девушки. Ёске не спала. Но даже не среагировала.
- Кио, это я, Тен, - совсем-совсем тихо пробормотала шатенка.
Комочек пошевелился. Через ещё несколько минут солистка смогла взглянуть в лицо Ёске. Кио никогда не была особенно худой. Но эта едва заметная полнота в сочетании с шустростью и каким-то своеобразным изяществом делали её невероятно симпатичной и приятной. То, что сейчас пришлось увидеть Такахаши, просто потрясло её.
Бледная-бледная кожа. Скулы невероятно выделялись на фоне осунувшегося лица. Впавшие глаза, покрасневшие и опухшие веки. Губы ужасно потрескались и дрожали. Зрачки расширены. Не от наркотиков. От ужаса.
- Т-тен, - одними губами прошептала девушка, вдруг начиная раскачиваться и мотать головой. – Прости меня… Я…Нет, нет, нет, не говори им! Не говори никому! Не говори ему! Нет!
Такахаши сначала в ужасе отпрянула. Кио начинала переходить на крик, точнее, на хрип. Ломка или истерика, но Тен не представляла, как можно её успокоить. Единственная мысль пришла ей в голову, и она, резко рванувшись, обняла Ёске, поглаживая её по голове. Та всё ещё пыталась вырваться, хрипела, но постепенно поддавалась.
- Тише, тише, солнышко. Тише, Кио. Я никому ничего не скажу, не бойся. Это же я, Тен. Всё будет хорошо, - в первый раз Кио была в таком ужасном состоянии.
Кио успокоилась и обмякла. Тен аккуратно уложила её и хотела было отпустить руку, но Ёске слабо сжала её.
- Не… не уходи, пожалуйста, - пробормотала она. – Не оставляй меня!
- Я не уйду, не бойся. Поспи немного, хорошо? – успокаивающе проговорила журналистка, поглаживая подругу по волосам.
Кио закрыла глаза. Тен посмотрела на время. 5 вечера. Ещё пару часов она может здесь побыть. Ещё пару часов она может подумать о том, о чём обычно запрещает себе думать. Но мысли о Киоре, нервно спящей рядом, спасали её от этого.
« Такахаши, ты же знаешь, что ты ей не можешь помочь. Есть только один человек, который ей действительно нужен…»
Да, только один. Вот только сама Ёске со слезами на глазах умоляла Тен не говорить ему.
Акимичи Чоджи ничего не знал.
========== Часть 34 ==========
Наруто с трудом попытался открыть глаза. Получалось слабо. С раза десятого, правда, у него получилось. Попытка слегка приподняться на локтях, чтобы оценить обстановку. Неудачная. Но зато ясно, что рядом кто-то лежит. Узумаки повернул голову, которая будто налилась свинцом. Чья-то весьма лохматая шевелюра рядом. Очень мило.
Немного покрутив головой, разминая затёкшую шею, блондин поднялся. Память стала мало-помалу возвращаться. Поднявшись с дивана, Наруто, аки зомби, направился на кухню, чтобы жадно выпить несколько стаканов воды прямо из-под крана. Когда сушило – он мало чем брезговал. Да и когда не сушило, тоже.
Их дружеские посиделки в баре с Чоджи по поводу успешно проведённого выступления закончились мегапопойкой. Возможно, этого бы не произошло, не присоединись к ним Хидан собственной персоной с парой своих дружков. Наруто ещё раз бросил взгляд на громко сопящее тело возле любимого дивана. Как они с Акимичи добрались домой – было загадкой.
Блондин залпом выпил ещё стакан воды и глухо пошлёпал к другу. Тупо посмотрев на него несколько секунд, Узумаки вежливо толкнул Чоджи ногой и включил свою любимую шарманку.
- Чоджи, какого чёрта, даттебайо? Ты опять нажрался как свинья, а мне тебя откачивать? – голосил блондинчик, ничуть не смущаясь тем, что пару минут назад ничем не уступал в состоянии ударнику.
- Заткнись, Узумаки, - басовито прохрипело «тело». – Сам вчера ещё хуже набрался. Чёртов Хидан…
- Блииин, - только и протянул Наруто, плюхаясь на пол рядом с соседом.
Именно соседом. При переезде в Токио Наруто было не по карману самому снимать квартиру, даже на самой окраине. Добродушный Акимичи предложил снимать одну на двоих. На что Наруто с радостью и согласился. Правда теперь Акимичи не раз пожалел о своём добродушии.
- Который час вообще? – пробасил барабанщик, принимая вертикальное положение.
- Утро, - безжизненно ответил гитарист.
Воцарилась пауза. Чоджи молча сидел, буравя взглядом стену напротив. Узумаки пытался напрячь извилины, пытаясь что-то вспомнить. Минуты три он копошился в мозгу, пока до него, наконец, не дошло, что ему нужно на работу. Глаза блондинчика мигом стали размером с блюдца и он принялся бегать по квартире с дикими воплями, явно содержащими нецензурные выражения. Акимичи уже давно привык на это никак не реагировать. Он всё так же молча встал и пошёл в ванную. Обдав лицо ледяной водой, барабанщик взглянул в зеркало. Опухшее лицо, красные глаза. Ну что ж, это было вполне ожидаемо. Закрыв глаза, Чоджи попытался вспомнить, что вчера было.
Ничего хорошего ему на ум не приходило. Оставалось только надеяться, что не в меру буйный Узумаки не натворил чего. А лучший способ это узнать – позвонить Хидану.
Акимичи вытер капли с лица и вернулся в комнату. Телефон оказалось найти не так-то просто, однако и этот вопрос был решён вскоре. Набрав нужный номер, Чоджи замолк. На всю комнату слышались громкие гудки и периодический грохот, оповещающий, что Узумаки вновь в поисках чего-то невероятно важного.
- Моши-моши, - загробным голосом ответили на том конце провода.
- Хидан? – Чоджи раздражённо поморщился. – Ты дрыхнешь ещё?
- Я?…чёрт, твою ж мать… Да, я сладко спал, пока твой чёртов звонок не вскипятил мой мозг, - проворчал стилист.
- Отлично. Всё, что мне от тебя нужно узнать – это не натворили ли мы чего вчера? – Чоджи постепенно приходил в обычное состояние.
- Задал бы что полегче. Откуда мне знать, чем вы с Узумаки занимаетесь? Может уже и натворили, я давно говорил, что к этому всё идёт, - даже в сонно-похмельном состоянии Хидан не мог не злорадствовать.
- Заткнись, болван. В общем, всё спокойно, как я понял. Конец связи, - раздражённо ответил ударник.
Из телефона, яростно запущенного в угол дивана донеслось ещё что-то наподобие: «Пока, сладкие, и не балуйтесь!». Акимичи презрительно фыркнул и растянулся. Из комнаты вылетел собранный Узумаки и бросил на друга взгляд.