Янь: Ты не слишком самокритична? По-моему, ты сильная и волевая женщина.
Инь: Вот, теперь я ленивая дрянь, которая умеет провоцировать на комплименты.
Янь: Может, просто не выспалась?
Инь: И это тоже.
Янь: Одна спала?
Инь: Да.
Янь: Значит, гормональное.
Инь: Как у тебя с этим?
Янь: Я не один, но тоже не выспался.
Инь: Значит, аморальное.
Янь: Кстати, ты злопамятна?
Инь: Нет, что вы, я не злопамятна, я предпочитаю мстить сразу.
Янь: Какие планы на жизнь?
Инь: Любить.
Янь: Я про сегодня.
Инь: Любить.
Янь: Выключи автоответчик.
Инь: Не могу… Хочу.
Янь: Может, сначала кофейку?
Инь: Да поздно уже.
Янь: Ладно, коньяк так коньяк.
Инь: Странно сложился мой субботний вечер: позвонил один – отказала, позвонил другой – отказала, потом как отрезало, наступила тоскливая тишина. Пока ты меня не спас.
Янь: Я же знаю, что самое грустное для женщины, когда некому отказать.
Инь: Когда увидимся?
Янь: Завтра.
Инь: Завтра так завтра. Тогда нечего на меня сегодня пялиться. Кстати, чем это ты сегодня так занят?
Янь: Любуюсь. Красиво ходите!
Инь: Вы ещё не знаете, как красиво я ухожу.
Я качался в кресле в своём кабинете, пытаясь собраться с мыслями, но мысли не собирались, они игнорировали, предпочитая дебаты в курилке дум, не голова, а полная фракций Дума. Одна из мыслей, самая мрачная, кружила под потолком, после каждого дежурного облёта пытаясь выйти за пределы, на волю, в весну, втыкаясь всем телом в стекло. Качаться мне надоело, и я перешёл к более действенным методам: я начал кататься на кресле от стенки до стола и обратно. За этим развлечением меня застала Катя, которой я успел чуть раньше заказать кофе.
– Кстати, звонили опять пожарники.
– Вам, Катя?
– Мне.
– Их было много?
– Я разговаривала с одним.
– Голос приятный? – продолжал я кататься на кресле.
– Мужской.
– Ну и как? Затушили пожар вашей страсти?
– По поводу плана эвакуации. Вы обещали подумать. Есть какие-нибудь мысли, Максим Соломонович? – стала очень серьёзной Катя.
– Есть. Одна, – указал я на толстую муху, что ввинчивалась сверлом в стекло окна. – Слышишь, как ноет? Просится на волю, – её жужжание действительно напоминало нытьё капризного ребёнка. Однако через мгновение муха взяла себя в крылья, оторвалась от стекла и взмыла вверх.
– Опять меланхолите, Максим Соломонович?
– Катя, вы должны помочь мне её поймать. Эту мысль. Вы же видите, она разогнала все остальные…
– Я не умею ловить мух.
– Мне нужна ваша помощь. Вы же не оставите меня без помощи? Беспомощным.
– А кофе на что?
– Ну хорошо, не поймать, но хотя бы тогда убить, – пытался я скорее чем-то развлечься, выкинуть из головы вчерашний тяжёлый разговор с тёщей, которая приехала месяц назад и никак не хотела уезжать. Она хотела взять Питер, то есть остаться у нас насовсем, но насовсем меня совсем не устраивало, так как мне одной женщины в доме вполне хватало. Разомлев на первых родственных пирожках, я как-то не сразу заметил, что она уже через три дня жизни в моей квартире начала пытаться управлять нашей какой-никакой семейной жизнью. Это было странное ощущение, когда ты начинаешь чувствовать себя дома не в своей тарелке, в которой тебя пытаются приправить специями и съесть. Было непривычно возвращаться с работы, понимая, что домой тебе вовсе не хочется или хочется, но уже не так. Что в силу того, что ты ещё не привит к этому вирусу, начинаешь следовать указаниям извне, начинаешь заранее просчитывать свои телодвижения, чтобы избежать лишнего упрёка или комплимента, начинаешь ёжиться от излишней псевдозаботы. Я не был женоненавистником, я готов был её полюбить, как родственницу, как мать моей жены, но, видимо, она не так нуждалась в любви, как во власти. Алчная женщина, она хотела упорядочить наше всё. «Менеджер мне не нужен!» – вспомнил я свою вчерашнюю последнюю реплику, после которой всё стихло. И у меня появился враг в лице тёщи и союзник, который не знал, к какой стороне ему примкнуть, в лице жены, та держала нейтралитет, балансировала между нами, пытаясь сгладить скандал. Она не могла понять, каким несчастьем могло это обернуться для дома, как рано или поздно ему снесёт крышу, если он попытается приютить их обоих.
– Для убийства нужна веская причина.