Янь: Ты где сейчас, в метро?
Инь: Нет, я же говорю, сижу у моря. Одна.
Янь: Неужели не смогла ни с кем познакомиться? Чем ты там занимаешься?
Марина всё ещё смотрела в экран, где уже, кроме букв, возникло то самое метро, где она чуть не познакомилась с одним молодым человеком, когда они долго переглядывались, пока он не подошёл и не сказал ей что-то приятное, а потом ещё добавил, что она больше никогда не будет ездить в метро.
Это было в метро, её красивое тело было завёрнуто в осеннее пальто непогоды, скуки, усталости, она держалась за сумочку и слушала подругу.
– Что-то погода этим летом неважная.
– Меня это сейчас не волнует.
– А что тебя волнует? А, вижу, тот молодой человек напротив: то и дело макает тебя в свои синие хрусталики.
Немного их объединяло в тот момент, кроме её серого пальто и его однотонного плаща, разве что застёгнутая в них внутренняя свобода, ведь между ними всё ещё было пять метров дистанции: она была свободна и он, свободы было так много, что им захотелось поделиться ею друг с другом. Но каждый остался в итоге со своей. Во всём была виновата она, Марина, точнее, её бывший.
Я сидел за столом и рисовал на А4 вытянутое удивлённое лицо. «Понедельник», – подумал я про себя. Вторник почему-то представился одутловатым, с заспанными глазами, среда оказалась женщиной среднего возраста с химией на голове, зависшей в недоумении между вторником и четвергом, последний был похож чем-то на моего редактора: короткий, спокойный, женатый, пятница вышла женщиной вульгарной, но весёлой, с тенями усталости от праздной жизни, она звонила своей близкой подруге субботе, та ещё нежилась под одеялом, то и дело поглядывая на своего сына. Воскресенье было непутёвым сыном субботы и понедельника.
Окно показывало уже полдень и какое-то массовое замешательство молодых людей в один нарядный коктейль. На круглой поверхность которого всплыл человек, громко алкая из трубочки: «Друзья, поздравляем вас с Днём филолога и восточника! Наш концерт»… – убавил звук Макс, закрыв окно и оставив лающего в микрофон юношу за стеклом. Максим снова утонул в своём кресле, по привычке проверил почту.
«Какой день недели?» – спросил я сам себя, потому что Кати сегодня не было.
«Суббота», – ответил мне внутренний голос.
«И в субботу бывают дожди. Ливни души. Раньше по субботам у меня их не было. Раньше суббота не была для меня днём недели, это был день года, будь моя воля, я присвоил бы ей звание дня рождения пожизненно». Писем не было. Никто не хотел работать в субботу. «А какого чёрта работаю я?» – резко выросло моё тело из-за стола, и его сдуло порывом желаний к двери. Пересчитав ногами ступеньки, скоро оно окунулось в тепло весны. Сначала я сел на скамейку поодаль от праздника и стал наблюдать, что делает с людьми музыка.
В фокусе моего зрения танцевала блондинка. Я смотрел на неё, будто бы уже знал о ней всё, а она обо мне ничего. Все так думают, когда знакомятся, полное заблуждение, даже неуважение к тайнам другого. Такие знакомства, как правило, обречены, пусть даже они затянутся и приведут к постели, их ждало фиаско. Я тоже был обречён на провал. «Провалиться здесь? Или дождаться: “Проваливай!”»? Мне не хотелось знать о ней много, хотелось знать только то, что она не расскажет мне сама или не даст почувствовать, когда я прикоснусь к ней. Не было желания сводить всё банально к предпоследнему глаголу. Я не хотел проводить по её коже своей ладонью, словно магнитной картой, чтобы считывать всех, кто уже это делал, в этом не было никакой необходимости. Просто она была высока, молода и уже свободно фигурировала в моих мечтах. И речь не только о прекрасной её фигуре. Просто я завелся. Девушка была, видимо, из тех, что создавали вокруг себя броуновское движение мужчин. И кружась сейчас в этом броуновском аду, она парилась в бане весны, отмахиваясь от них. Глядя на танцующую молодёжь, мне тоже вдруг захотелось быть лёгким, непринуждённым, фривольным.
Максим решил приобщиться к торжеству, встал со скамьи, не выпуская из виду женщину-загадку, сделал два шага вперёд, потом вернулся обратно и сел. Ему не нужна была женщина-загадка, ребусов в жизни и так хватало. Нужна была тёплая, нежная, добрая, умная, отзывчивая, родная, в общем, самая обыкновенная русская женщина. «Что за робость среднего возраста, мужик? Бери бабу и делай с ней всё, что ты захочешь, загадка-не загадка, какая разница». Вновь оторвался он от своего базового лагеря и продвинулся сквозь толпу ближе к сцене, к сказуемому, которое как и в школе подчеркнул бы двумя линиями: сисяста и жопаста, которой он готов был сказать нечто важное.