Ком в горле. Не знала, что ему сказать. Есть совсем не хотелось. Хотелось спрятаться у него на руках от всех бед, от всех сомнений.
И тогда я решилась на то, о чём никому не смогу рассказать. Только тебе: я встаю и подхожу к нему, беру его руки и кладу себе на талию. Руки моментально обивают меня, а потом я отрываюсь от земли и лечу, лечу в воздухе в его руках.
…А через какое-то время уже лежу в его объятиях, и теперь мне совсем не холодно. Я улыбаюсь и смотрю ему в глаза самодовольной улыбкой открывшейся во мне чувственности.
Мне мало. Я жадная. Жадная до счастья.
Шампанское открыто и уже почти допито. Не помню, о чём мы говорили тогда, но мне всё время казалось, что я должна ответить на какой-то вопрос. Тёма не спрашивал, но я знала, что ему важно знать это.
– Нет. Я не смогла ему сказать. Он растерян, он боится. Не то время, Тём… Это было бы просто жестоко. Он не виноват…
Молчание. Его голова опущена – моё сердце рвётся. Рвётся оттого, что я, вот прямо в этот момент, делаю несчастными всех. И себя, и его, и Сергея. Проклятые стереотипы. Проклятые догмы, нормы, мораль. Сколько судеб они загубили? Скольким сценариям любви не суждено из-за всей этой шелухи стать настоящим фильмом? Фильмом о счастье.
Тёма находит в себе силы поднять голову, посмотреть мне прямо в глаза и улыбнуться.
– Ничего, милая. Я понимаю. Ты всё сделала правильно. Ну что ты себя винишь? Что ты себя терзаешь? Разве ему будет лучше, если ты принесёшь себя в жертву?
Мысли в голове вертятся калейдоскопом. А разве я смогу стать счастливой, зная, какую цену заплатил за меня молодой боец, верящий в то, что где-то там, в маленьком городке Люберцы его ждёт та, которой он подарил кольцо?
Нет. Нет, я не могу… это наваждение, это пройдёт. Я заставлю себя, я справлюсь.
На чужом несчастье счастья не построишь. Кто придумал эту чушь? Разве можно строить счастье, зная, что счастливой ты не станешь никогда? И не слишком ли большую цену я с лёгкой молоденькой руки готова заплатить в угоду морали?
Всё пройдёт. Всё как-нибудь решится само… Не буду думать сейчас. У меня так мало времени осталось.
Я люблю тебя. Я так люблю тебя. И пусть нам всего по семнадцать лет, и пусть мы из разных миров, городов, да хоть с разных планет, но у меня есть ещё три дня. Целых три дня.
***
На Тёминой груди я чувствую себя совсем маленькой девочкой. Его почти отеческая забота заставляет плакать. Между нами был не просто секс, и мы не занимались любовью. Но когда были вместе, когда наши руки сплетались, а дыхание становилось общим, мы ощущали себя по-настоящему живыми. Он не просто входил в моё тело, он входил в мою душу, а я, казалось, всё это время только этого и ждала. Он разбудил во мне то, что, наверное, и называется первой любовью, хотя сердце заслуженно хранило в себе чувство к Сергею.
Я уверена, мы будем всегда вместе! Я тебя никому не отдам, слышишь?
«Я буду носить тебя на руках. Ведь ты такая маленькая, такая лёгкая. Никогда не отпущу. Ты всегда будешь рядом, а когда устану тебя нести, то просто возьму за руку, а то вдруг потеряешься…» – вот что он шептал мне на ухо.
Сейчас я плачу, потому что знаю: точно потеряюсь. Совсем скоро наши пути вновь разойдутся.
ГЛАВА 3. ШУМНЫЙ ПЕРРОН
7 ЯНВАРЯ
Сегодня пятница, а уже на понедельник в моей в сумке лежал обратный билет до дома.
Вечером к нам приезжал Женя, да не один, а со своей подругой. Женя старше нас на пять лет. Он весельчак, прекрасно владеющий гитарой. Выдумщик, балагур, и, как следствие, любимец любой компании.
Тёма и Женя веселились от души, да и мы с Лилей не отставали. Рождество ведь, и впервые в этот праздник я не дома, в Люберцах, а в совершенно другом городе и без родных поблизости.
Даже и подумать такого никогда не смогла бы… Четверо молодых людей в пустой квартире. Пиво, шампанское, музыка. Прогулки по ночному Питеру. Анекдоты, подколы… и грусть. Необыкновенно сжимающая грусть, сковавшая моё сердце. Я всё чаще смотрела на часы, моля их остановиться, ну или хотя бы идти не так быстро.
Всё тщетно. Я это знаю всё равно.
***
10 ЯНВАРЯ
Настало то самое утро понедельника.
Всё тот же перрон, всё тот же поезд. Время начало обратный отсчёт. Пять минут до отхода, три минуты… Обжигающие поцелуи и тоска, оглушившая меня, делающая ноги ватными, а боль в груди – почти невыносимой.
Что это? Это мои слёзы на щеках? Я же не плачу…
Тёма – статный красавец – отвернулся, чтобы я не видела, что даже такие высокие и сильные люди умеют плакать.
С нами стоял Женя, однако он не смог вынести всей этой картины и молча вынес мою сумку на перрон, сказав только одну фразу: «Если ты вернёшься в вагон – мы с тобой поссоримся…»