Отец… Мама… Бабушка… Сколько еще?
Ничего, скоро уже особняк. У входа меня встретит Магда, а там будет и чай с мятными каплями, и успокаивающе пухлая кипа деловых писем, и пара часов, заполненных работой, которая приведет мои нервы в относительный порядок.
И бабушкин портрет в тяжелой резной раме, с которого молодая, восхитительно прекрасная женщина с волевым лицом станет смотреть на меня укоризненно и мягко: «Опять плакала, Гинни? Ах, ты еще такая глупенькая, милая моя…»
Улицы были пустынны. В редких окнах горели за ставнями огни. Я уже почти миновала Гарден-стрит с цветущими яблонями и аккуратно подстриженными кустами шиповника. Еще несколько минут — и можно будет дать себе волю…
Гулко цокал металлический наконечник, вторя эху моих шагов…
Эху?!
Я развернулась… попыталась развернуться, удивленно оправляя вуаль…
…но в этот момент шею сдавило что-то жесткое. Безвольные пальцы вдавило в горло — и только это меня спасло от перебитой трахеи.
«Удавка», — пронеслось в голове мгновенно.
Ладонь напряглась в тщетной попытке скинуть гибкую смерть. Перед глазами замелькали алые круги.
Удавку потянуло вверх.
«Дрянь», — я со злостью махнула кулаком с зажатой тростью за спину… и почувствовала, как бабушкино кольцо цепляется за ткань.
Рукав? Не то!
Еще удар — скользящий, по чужой напряженной кисти.
Затрещала перчатка — кольцо зацепилось. Рывок назад — чтобы серебро впилось в его ладонь.
На миг натяжение ослабло. Крохотный глоток воздуха — и эйфория.
Этого хватило только на то, чтобы со всей силы заехать тростью назад… и угодить металлической насадкой куда-то — со всего размаху.
Убийца с шипением выдохнул… и отпустил удавку, сгибаясь пополам.
— Ар-рх-х… — просипела я, отползая на коленях в сторону — быстро-быстро, путаясь в складках юбок, отплевываясь от вуали, забывая о пережатых удавкой пальцах…
Четыре неимоверно долгих вдоха — и легкие наконец исторгли вместо хрипа крик. Невнятный и бессвязный — но с каждой секундой все более громкий.
— А-а-а! — я закашлялась. — А-а-а!
Вдалеке, на площади, засвистели, затопали стражи порядка.
— А-а-а!
Благословенна будь, «гусиная» бессонница!
— Леди, прошу вас, постарайтесь вспомнить. Хоть что-нибудь — рост, голос. Может, вы заметили, в чем был одет нападавший?
Вместо Магды — упрямый начальник Управления. Вместо старинного кресла — жесткий казенный стул. А стопку деловых писем прекрасно заменила кипа протоколов.
Удивительно, но у меня все еще хватало сил сидеть прямо, сдерживая истерику, и отвечать твердым голосом… а иногда даже и язвить.
— Милейший сэр, глаз на затылке у меня нет, а если бы и были, то сквозь шляпку я бы все равно ничего не разглядела. Повторюсь: мне ничего не удалось увидеть, а нападавший был на редкость молчалив. Все, что можно, вы от меня уже получили, — я сухо кивнула в сторону блюдца, на котором лежала свернутая в клубок удавка да пара ниток, снятых с лепестков серебряной розы.
Спасибо, бабушка. Ты меня спасла — снова. Если бы не крошечная царапина на ладони преступника, если бы не на секунду ослабевшая хватка…
— Леди Эверсан…
— Леди Виржиния.
— Хорошо, леди Виржиния, — нисколько не раздражаясь, продолжил мужчина. Хоупсон. Кажется, так его зовут. А секретаря, парнишку совершенно серой внешности — мистер Смит. Как оригинально!
Я медленно выдохнула.
— Леди Виржиния, — мягко произнес Хоупсон. — Пожалуйста, вспомните хотя бы что-нибудь. Мы не сможем поймать преступника без примет. Даже если жертвой едва не стала сама графиня.
— Я не могу… — голос у меня сел.
Жутко было осознавать свое полное бессилие. Ну почему я не оглянулась? Тогда бы сейчас уже знала его в лицо… и, возможно, он оказался бы мне знаком, и «гуси» отправились бы брать преступника под арест.
А так — остается положиться на волю провидения.
— А если он… вернется?
В приемной стало так тихо, что слышно было, как скрипели часы в нагрудном кармане у Смита. Слишком светло — свет отражается от идеально отполированной поверхности стола, от темного стекла в окнах, от блестящих металлических ручек секретера…
— Леди Виржиния, мы сделаем все возможное, — улыбнулся Хоупсон, успокаивая меня. Седые усы смешно встопорщились. — Мы сможем защитить вас… Поверьте. Вы что-то хотели сказать, Смит? — перевел он взгляд на невозмутимо застывшего у дверей секретаря.
— Я взял на себя смелость, сэр, вызвать Эллиса. Как только узнал, что напали на графиню Эверсан, сэр, — уважение в его голосе, скорее всего, было адресовано не мне, а леди Милдред.
Кажется, даже время нипочем бабушкиной славе.
— И он согласился? — искренне удивился Хоупсон. — Взял «дело без тела»? Простите, леди, — смутился он и нервно погладил усы. — Детектив Норманн не берется ни за какие расследования, кроме убийств. А жаль — он самый успешный сыщик Бромли… да и всей Аксонской Империи, пожалуй. Более полусотни раскрытых преступлений! — Хоупсон все больше воодушевлялся, глаза его заблестели. Волей-неволей я тоже проникалась благоговением перед этим неведомым детективом. И в то же время — сердилась на себя за излишнюю впечатлительность. — Мы почти молимся на него! Характер у Эллиса, увы, не сахар. Но от такого человека мы согласны терпеть все! И он…
— И он? — с замиранием сердца спросила я.
Хоупсон, этот пожилой, грузный мужчина почти сиял, когда говорил о Норманне… об Эллисе. И на мгновение я ощутила почти мистическую радость предчувствия, словно во сне о Милдред.
— И он уже здесь, — хмыкнули у двери.
Я вскочила, машинально подхватывая зонтик… да так и застыла.
— Так это вы — детектив Норманн? — слегка разочарованно произнесла я, отмирая.
— А вы — графиня Эверсан? — мальчишески улыбнулся он. В серо-голубых глазах плескался веселый азарт. — Что-то мрачновато выглядите.
— Я в трауре, — не пойми от чего, мои щеки вспыхнули румянцем. Ну и дела! С четырнадцати лет не краснела, а тут… перед каким-то коротышкой…
Нет, конечно, если говорить честно — Норманн не был коротышкой. Рост — чуть ниже среднего для мужчины. Может, всего на сантиметр или два детектив уступал мне. Волосы — какого-то невнятного цвета: белые и черные пряди чередовались так резко, что казались крашенными. Узкое лицо, треугольный подбородок, хитрые лисьи черты лица — с чертовщинкой, как говорят. И совершенно очаровательные, по-детски пушистые ресницы.
«Как у кролика», — промелькнула в голове совершенно дикая мысль, и эта параллель — лис с кроличьими ресницами — заставила меня проглотить нервный смешок.
Эллис и бровью не повел.
Большая порция неразбавленной невозмутимости, облачка воздушных ироничных улыбок, коричная пудра таинственности. Поместить в неприглядный сосуд — мятые брюки в полоску, ботинки да темно-серый плащ — и подавать с пылу с жару. Вот вам и рецепт детектива.
Не рекомендуется леди со слабым сердцем.
— В трауре, — произнес он совершенно невозможным голосом. — Ну конечно. Моя сестрица Рита, — начальник Управления за моей спиной отчего-то закашлялся, — говорит, что за долгим трауром прячут нежелание принять перемены. Она — умная девчонка, поверьте, мисс.
— Виржиния-Энн, — неожиданно для себя ответила я. Этот детектив… вызывал странную симпатию. Нечто глубинное, инстинктивное, сродни природной беззащитности экзальтированных дам перед маленьким пушистым котенком. Он назвал меня «мисс», как будто я была дочерью лавочника, а не графа, но в этом было свое очарование — как будто знак расположения, сокращение расстояния. И хотя первым порывом было поправить его, холодно бросив «леди», я решила не спорить.
— Энн, — повторил он с удовольствием, причмокнув губами — бледными, розовыми, как цветочный лепесток. Такие подошли бы болезненной девице — но не взрослому мужчине. — Мне нравится. Я — Алиссон Алан Норманн, но вы можете звать меня просто Эллис, как и все друзья.