В особняке царило сонное спокойствие. Даже неугомонный Лиам утомился за день настолько, что лёг спать ещё в десять часов, не дожидаясь ужина. Я тоже не была голодна, поэтому лишь наскоро перекусила, выполняя требования доктора Хэмптона – лёгкий суп из говядины и грибов со сладким перцем и лемонграссом, немного тушёных овощей и пряный чай с корицей, гвоздикой и яблоками. Время до полуночи пролетело незаметно – письма, скопившиеся за день, планирование следующей недели, очередной отчёт адвоката… Гроза постепенно перешла в один из тех нудных летних дождей, которые идут всю ночь и не столько освежают город, сколько выхолаживают его. Сквозь прикрытые ставни слабо тянуло сыростью, мхом и размокшей пылью, от неуютного электрического света уже резало глаза, а вместо одного почти прозрачного длинноногого паука, украдкой перебегающего от угла к углу, мерещилось то два, а то даже и три.
Я с усилием потёрла виски и наконец призналась себе, что просто оттягиваю ту минуту, когда придётся взять бабушкины записи в руки.
Но сколько можно убегать?
Приготовившись ко сну, я отослала зевающую Юджинию и только затем открыла секретер. Дневники лежали сверху, рассортированные по датам.
«Самый старый взять или лучше новый?»
Не в силах выбрать что-то осознанно, я вытащила одну книжицу наугад. Она, кажется, относилась к колонианскому периоду. Первые листы были аккуратно исписаны от первой до последней строки, и чернила лишь слегка выцвели; но затем записи внезапно обрывались, буквально на полуслове, после описания захолустного колонианского городка далеко на севере, вблизи границы с бывшими марсовийскими колониями. А далее шли пустые страницы, и только сверху стояли аккуратно выписанные даты…
«…Нет, не только сверху», – с удивлением поняла я, присмотревшись. В самом низу, у края страницы, виднелась ещё одна дата, едва-едва намеченная карандашом. День и месяц я разглядеть не смогла, а вот год… за добрых семь лет до путешествия?!
От волнения в груди стало щекотно и холодно.
Долго я просто сидела в кровати, растерянно поглаживая пустой лист – полностью уверенная в том, что заснуть теперь точно не получится. Однако веки начали слипаться сами собою. Я погасила свет в спальне и оставила гореть только свечу с запахом лаванды, помещённую в синий фонарь – один из сувениров, привезённых из Серениссимы, – потом засунула раскрытую книжицу под подушку, легла и зажмурилась.
Дождь так же шелестел и нервно скрёбся в ставни гибкими ветвями деревьев, точно сторукое чудовище…
…точно сторукое чудовище, точно паук-колосс – наш замок и расходящиеся от него во все стороны дороги. Я слышала, как вчера кухарка рассказывала поварятам о таком пауке с развалин на юге. О хищных жвалах, о цепких лапах и ядовитой паутине, о беззвучной охоте и терпеливом ожидании, о беспечных путниках и скаредных купцах, всегда выбирающих короткую опасную дорогу…
А потом пришла мисс Далл и испортила веселье.
Досталось всем. И поварятам – за то, что сидят без дела. И кухарке – за леность и невнимательность. И мне, разумеется – за то, что вместо прилежного изучения Писания я подслушиваю россказни прислуги.
И как мисс Далл не поймёт, что эти самые россказни куда интереснее её глупых историй с моралью?
Я до сих пор злюсь на гувернантку. Не за удар линейкой по спине, не за нудную часовую лекцию о непослушных девочках, а за то, что мне не позволили дослушать сказку. И – вот наглость! – обещали отобрать географический атлас, если я слушаться не буду.
В отместку я сбежала из замка и спряталась на холме, между деревом и белым камнем. Здесь жарко, муравьи копошатся в опасной близости от мысков розовых туфель, но зато видно весь замок и дороги вокруг.
«Интересно, – думаю я, – мисс Далл накажут, если меня не найдут до вечера? Старую гувернантку отец за такое уволил без рекомендаций…»
Я с трудом понимаю, что такое «без рекомендаций», но смутно догадываюсь, что это несоразмерная месть за недослушанную сказку, и раскаиваюсь. Уже собираюсь вернуться, когда вдруг замечаю внизу настоящее чудовище.
По дороге идёт с корзиной диких нарциссов девочка в жёлтом платье.
И у этой девочки кожа цвета горелого сахара.
Долгих десять ударов сердца любопытство борется со страхом. А потом я вспоминаю картинку из географического атласа – пустыня, пятнистая лошадь с длинной-длинной шеей и взаправдашними рогами, красногривый лев и страшный чёрный демон с копьём в руках и с ожерельем из львиных зубов на шее.
Внизу, под картинкой, была подпись – «природа, звери и дикари Чёрного континента».
«Так та страшилка внизу – оттуда?– догадываюсь с замирающим сердцем. – А почему коричневая, а не чёрная? А где копьё? А почему платье жёлтое? А ожерелье из зубов у неё есть?»
Вопросов столько, что они погребают под собой остатки страха. Я сбегаю с холма, высоко подоткнув юбки. Несколько раз падаю, запинаясь о переплетённые травы и о муравейники. Девочку я нагоняю уже у развилки, под огромным ясенем, натрое расщепленным молнией. Хочу схватить за плечо, но вспоминаю снулое лицо мисс Далл:
«Вы ведь леди. Ведите себя соответственно».
Тяжко вздыхаю – и перехожу на степенный шаг.
Дикарка и не думает останавливаться. Она выше меня, а потому ходит быстрее. С манерами леди её не догнать. Я злюсь, подбираю юбки, чтобы снова перейти на бег… а потом раздумываю. Замираю, подбоченившись, и громко зову:
«Стоять, когда с тобой говорит леди!»
Дикарка и правда останавливается – точнее, застывает, как осторожный зверёк. Оборачивается неуловимым движением и смотрит в упор. Глаза у неё серые, такие светлые, что кажутся прозрачными.
«А леди… говорит?»
Я робею.
«Говорю…»
Дикарке, кажется, становится весело.
«А если ты говоришь, то кто же спит на холме?»
Это похоже на игру в загадки. Встаю на цыпочки, щурюсь – но отсюда вершину холма не разглядеть. Белый камень сверкает, как большой кусок льда, а дерево рядом с ним черно, точно сажа. Солнечный ветер срывается со склона, швыряет в лицо колким сухим теплом и запахом сена. Я пожимаю, плечами, стараясь не выдать своего разочарования.
«Если тебе интересно, то идём на холм вместе. Там и посмотрим, кто спит», – великодушно дозволяю я. Дикарка хихикает, прикрыв рот ладошкой. Теперь, несмотря на разницу в росте, мы выглядим ровесницами.
«А ты ведь не знаешь ничего… такая смешная, – улыбается она, и её глаза больше не кажутся страшными. – Наяву мы бы с тобой и не поговорили. Я не знаю вашего языка… – Она вдруг наклоняется и хватает меня за руку. Во взгляде появляется что-то тёмное, отчаянное. – А давай ещё встретимся? Я научу, как. Мне так плохо здесь… такие страшные люди, и никто не знает правильных вещей… И мёртвый человек ходит по головам живых».
К концу её речи я цепенею – ни пошевелиться, ни вздохнуть даже.
Зелёная трава вокруг, синее небо, река – всё вокруг выцветает так быстро, что голова начинает кружиться.
«Мёртвый человек?»
Дикарка хихикает и становится похожей на сумасшедшую.
«Не бойся. Мы его обманем… Вместе… мы его перехитрим».
Она быстро суёт мне в непослушную руку пирожок из корзинки – тёплый, пахнущий маслом, свежим хлебом и черникой – и убегает. Я надкусываю пирожок, но вкуса не чувствую. На кончиках пальцев – и на губах, наверно, тоже – чернеет ягодный сок. Дикарка бежит, высоко поднимая ноги, и длинные юбки ей не мешают. Шея выгнута, точно у оленёнка.