Мадлен смущённо покраснела – до ушей, как частенько бывает с рыжими белокожими людьми – и сделала решительный жест, словно говоря, что на неё всегда можно положиться.
В этот момент я и заметила, что стрелки уже показывают без четверти десять.
Стало неловко.
Оставив кофейню на Георга и Мэдди, я вышла на улицу. Конечно, Лайзо уже ждал меня – не выказывая, впрочем, ни малейших признаков нетерпения. Когда мы сели в автомобиль, мне почудился слабый запах виски.
– Вы… пили? – спросила я неуверенно.
Лайзо, к моему удивлению, отпираться не стал.
– Для дела надо было, – подтвердил он и усмехнулся: – Ай, от трёх глотков я не запьянею. А вот тому, с кем я пил, лёгкий туман в голове только на пользу будет.
– И кому же? – поинтересовалась я с намёком на неудовольствие.
– Увидите, – загадочно откликнулся Лайзо.
Пока мы ехали, дождь стал сильнее, превратившись в настоящий ливень. Даже за те полминуты, которые требовались, чтобы дойти под зонтом от автомобиля до порога, подол платья у меня основательно промок. Однако любопытство было сильнее любых неприятных ощущений. Едва войдя и избавившись от мокрого плаща, я спросила, где обещанный сюрприз.
– Вы ступайте в кабинет, леди, – посоветовал Лайзо с улыбкой. – А я его приведу.
Вот тут бы мне рассердиться и напомнить «мистеру Маноле» о его положении… Но я понимала в глубине души, что, несмотря на улыбки, ему не до шуток. Напряжение чувствовалось в самом воздухе наподобие гари от пресловутого сожжённого полотенца – вроде бы и проветрили комнаты, но запах всё равно скребёт горло.
К тому же я догадывалась, за кем пошёл Лайзо.
«Эллис говорил, что «деткам» нужен либо мистер Бьянки, либо Юджиния Смолл. Но Юджи не стала бы пить виски с моим водителем».
Картина, представившаяся при этом, была такой нелепой, что я невольно фыркнула.
Мне хватило времени и на то, чтобы переодеться в тёплое домашнее платье, и на то, чтобы приказать отнести в кабинет горячий шоколад с пресным кунжутным печеньем, и на то, чтобы ещё раз пролистать альбом Глэдис… Лайзо постучался в дверь только через полчаса – и, разумеется, он был не один.
За ним вошёл гувернёр. Запах спиртного тут же стал резче; но, видимо, то был просто запах, потому что взгляд у Бьянки был ясным, а движения – плавными и уверенными. Правда, платок совершенно развязался и теперь болтался на шее, как один из неряшливых шёлковых шарфов Эрвина Калле. В руках Бьянки нёс небольшой плоский свёрток, завёрнутый в коричневую провощённую бумагу, наподобие той, в которую обернула Глэдис альбом с фотографиями. Бумага была надорвана с одного края, кое-где топорщилась, и удерживал её на месте только шнурок.
Тёмно-зелёный шнурок, немного выцветший от времени и частого использования.
– Так вот что искала Купер, – заметила я вслух сдержанно, стараясь не выдать своей тревоги. – Не извольте беспокоиться, мистер Бьянки, я не собираюсь выдавать вас ей. Догадываюсь, с какими людьми она связана… Вряд ли у вас с ними есть что-либо общее. – Гувернёр сглотнул и кивнул, подтверждая мои слова. – Что ж, если это тот секрет, о котором упоминал мистер Маноле, я не могу вас винить в том, что вы молчали. Я прекрасно понимаю ваши опасения, мистер Бьянки, но в дальнейшем рассчитываю на благоразумие…
Он странно дёрнул головой, словно хотел засмеяться, но смех застрял в горле. Я умолкла.
– Нет, – произнёс он высоким от волнения голосом и почему-то оглянулся на Лайзо. – Это не совсем тот секрет, и… Леди Виржиния… Не «мистер Бьянки», – сказал он совсем тихо и вдруг посмотрел мне прямо в глаза. – МиссБьянки… Анна Паола Бьянки, если быть точной. Сестра Джорджио Паоло Бьянки… Человека, который разрушил мою жизнь целых два раза.
Мне стало душно. В глазах заплясали звёздочки. Я немеющими пальцами подхватила веер со стола и принялась обмахиваться.
– Мистер Маноле, отправляйтесь на кухню и сообщите, что я хотела бы… Нет, лучше вы сами принесите сюда графин травяного чая из мяты, лаванды и ромашки. И ещё чего-нибудь сладкого, – прозвучал мой голос точно со стороны. – И дверь пока прикройте поплотнее. Мисс Бьянки, присаживайтесь.
Он… то есть, конечно, она послушалась. Села на стул с жёсткой спинкой, но не на краешек, как скромные девицы, а полностью и немного расслабленно, как обычно делают мужчины. А я вглядывалась в её лицо, пытаясь уловить сходство с женщиной – и не находила. Да, ни усов, ни бороды не было, и не в тщательном бритье дело. Да, черты тоньше и изящнее, чем у многих мужчин, и губы полнее… Но у того же Фаулера тоже полные губы, а у Эллиса – изящные черты, а у Эрвина Калле – большие глаза и ресницы, которым иная девица позавидует! Плечи… Плечи не слишком узки, но ведь под пиджак можно нашить накладки.
Мой взгляд спустился ниже, и я почувствовала, что скулы у меня краснеют.
– Я всегда была дурнушкой, – мягко улыбнулась Паола Бьянки. Теперь с каждой секундой она всё больше казалась мне похожей на женщину, и я не понимала, как не замечала этого раньше. – Это меня погубило однажды, это и спасло.
И мисс Бьянки начала говорить – сперва сбивчиво, затем всё уверенней. Она не останавливалась, даже когда Лайзо вошёл с травяным настоем.
История её сделала бы честь любому модному роману.
Мисс Анна Паола Бьянки происходила из семьи достаточно благородной (пусть и обедневшей), чтобы детство и юность провести в занятиях музыкой, вышиванием и чтением. У неё был брат старше её на шесть лет, Джорджио. Его положение второго ребёнка в семье, не наследующего ничего, кроме обязанностей, решительно не устраивало. Джорджио в отсутствие родителей часто приводил в дом своих друзей, таких же бездельников, ищущих только развлечений.
Один из них, женатый уже торговец лет тридцати, вскружил голову бедной Анне при полном попустительстве старшего брата.
А когда Анна заговорила о ребёнке – испугался и сбежал.
Был страшный скандал. Дитя юная Анна Бьянки в итоге потеряла – может, от волнения, а может, бабка подлила в питьё какого-нибудь снадобья. Джорджио же окончательно рассорился с родителями и был с позором изгнан из дома. Добросердечная мать семейства воспользовалась своими знакомствами и раздобыла для сына рекомендательные письма и некоторое количество денег, чтобы Джорджио мог устроиться в Аксонии гувернёром.
Деньги он взял, а письма – нет. Анна спрятала их в своей шкатулке, не сказав никому.
Полгода спустя стало ясно, что скандал из-за связи с женатым мужчиной не забудется никогда. Отец стал поговаривать о том, чтобы отправить Анну в монастырь…
– Мне хотелось жить, леди Виржиния, – тихо призналась мисс Бьянки. – Жить, как обычный человек, с надеждой на счастье… Святые Небеса, я так любила детей! Когда я поняла, что ещё месяц другой – и меня действительно отошлют в монастырь, как в какой-нибудь поучительной трагедии прошлых веков, я продала все свои серьги и кольца, взяла рекомендательные письма Джорджио, переоделась в мужскую одежду и сбежала.
Девушка-Анна считалась дурнушкой; а вот юноша из неё получился премилый.
– Больше всего я тогда боялась, что Джорджио тоже явится к друзьям матери за поддержкой и раскроет мой обман, – произнесла она, низко склонив голову. – Но, к счастью или к горю, он слишком хотел лёгких денег. Это решило всё.
Сперва Анна называла себя «Джорджио Паоло Бьянки», как было указано в рекомендательных письмах. Но через некоторое время постепенно выкинула первое имя и стала просто «Паоло». Однофамильцев у неё даже в Бромли было предостаточно, и через несколько лет никто бы уже не опознал в успешном гувернёре-романце испуганную девочку Анну.
Никто, кроме родного брата.
Анна впервые натолкнулась на него через десять лет после прибытия в Аксонию. Ей тогда было двадцать шесть, а ему – тридцать два, и своим привычкам он не изменил ни на гран. Джорджио по-прежнему общался с бездельниками, мечтающими о быстром и необременительном заработке. Но, как ни странно, он также считался гувернёром, хотя путь в богатые и знатные семьи, в отличие от Анны, был ему закрыт.