И кто знает, как повернулось бы колесо Судьбы, если б не дружба рассудительной Даймонд – в то время уже замужней дамы, к слову – с моей матерью, Ноэми. Познакомились они очень давно, ещё в пансионе, и пронесли тёплые чувства друг к другу через годы. Конечно, моя робкая и тихая мать ничего не могла сделать сама… зато она могла обратиться за помощью к леди Милдред.
Говорят, что бабушка тогда выкурила целую трубку, прежде чем ответить, и припечатала:
– Девочку надо вывести в свет. В этом же сезоне, не дожидаясь следующей зимы.
Как показали дальнейшие события, это оказалось верное решение.
Собственного особняка у Мэйнардов в Бромли не было, и Эмбер поселилась на Спэрроу-плейс. Приехала она в крайне подавленном состоянии, и первое время не хотела ни есть, ни пить, ни даже разговаривать. Разумеется, леди Милдред такое не устраивало. Она терпела несколько дней, а затем приказала страдалице явиться в библиотеку. О чём бабушка говорила в течение нескольких часов за закрытыми на ключ дверями, никто так никогда и не узнал, но после этого случая Эмбер преобразилась.
Она научилась смотреть собеседнику в глаза, улыбаться так, словно знает все его мысли до последней и высоко держать голову в любой ситуации.
Разумеется, новая Эмбер произвела фурор.
В очередь за танцем с нею записывались, наверное, ещё до начала бала. Самые известные столичные ловеласы оставили своих дам, пытаясь снискать её милости. Девицы-перестарки засыпали прекрасную дебютантку визитными карточками и приглашениями, надеясь погреться в лучах славы и – кто знает? – завладеть вниманием одного из отвергнутых поклонников… Конечно, и врагов появилось в избытке. Слухи о происшествии с кузеном, как и ожидалось, достигли Бромли в кратчайшие сроки. Но на все сплетни, домыслы и нахальные расспросы Эмбер отвечала спокойно:
– Неужели вы верите, что какой-то провинциальный белокурый херувим мог заинтересовать меня? – и вздёргивала бровь, насмешливо ожидая ответа.
Если же на этом вопрошающий не успокаивался и имел наглость поинтересоваться, при каких обстоятельствах Эмбер упала с башни, она отвечала:
– Ах, эти старые, старые поместья… Знаете, мы, Мэйнарды, владеем этими землями уже семьсот лет, и башня даже старше самого титула. Старые, скользкие камни… Не просто старые даже, а древние – вы ведь понимаете?
После Горелого бунта мало кто из бромлинской знати мог похвастаться исключительно чистой и длинной родословной. Да и действительно благородные по крови и происхождению особы никогда не стали бы опускаться до столь беспардонных расспросов, поэтому намёка на превосходство со стороны Эмбер хватало обычно, чтобы слишком болтливые прикусили язычки.
И всё это было прекрасно – балы, поклонники, новая жизнь и закалённый в горниле невзгод характер… Но Эмбер категорически расхотела выходить замуж. Как-то раз много позже она обронила в беседе со мною:
– В то время мне казалось, что каждый, кто сознаётся в серьёзных чувствах ко мне, чем-то похож на Джервиса. А тот, кто не сознаётся… Вы понимаете ведь, Виржиния?
Я понимала… А леди Милдред, видимо, в своё время понимала ещё лучше и видела дальше. Да, можно оступившуюся принцессу научить держаться как ледяная королева – воспитание и счастливое детство во всеобщем поклонении никуда не делись, достаточно освоить несколько новых приёмов – и новая маска готова. Пикировки с соперницами, влюблённые вздохи поклонников и свита из старых дев служили неплохой опорой. Но когда сезон закончится, новоявленной королеве придётся вернуться снова в своё поместье… К той самой башне, в тот самый сад.
А Эмбер тогда только-только исполнилось семнадцать. Молодость легко учится и не сомневается, вступая на новый путь, но и в отчаяние ныряет также без сомнений и с лёгкостью.
Леди Милдред понимала, что Эмбер нужна была опора, нечто безусловное, непоколебимое, постоянное, кардинально отличающееся от эфемерного восторга поклонников и сиюминутных побед на балах. Кто знает – возможно, бабушка обсуждала этот вопрос не только с подругами, леди Абигейл и леди Эрлтон, но и с сыном; по крайней мере, помощь пришла именно с его стороны. И однажды за завтраком Эмбер услышала вместо привычного разговора о погоде лаконичное:
– Что вы думаете о браке по расчёту? У меня есть на примете человек, который никогда и ни при каких обстоятельствах не напомнит вам о Джервисе.
Такая постановка вопроса, разумеется, не могла не пробудить хотя бы извечное женское любопытство. Эмбер согласилась, чтобы ей представили претендента…
Им оказался барон Вайтберри. И если уж существовал мужчина в Аксонии, меньше всего похожий на Джервиса, то это был именно он – невысокого роста, серый, незаметный, с глазами сонного спаниеля. Барон не стал ходить вокруг да около и при первой же встрече меланхолично сообщил, глядя снизу вверх:
– Я могу предложить вам немногое – состояние, репутацию и уважение, как со своей стороны, так и со стороны высшего света. От вас мне нужно только одно, достопочтенная мисс Мэйнард – сияйте так же, как и сейчас. Ослепляйте… чтобы меня за вашим сиянием не мог разглядеть никто. А все остальные заботы я возьму на себя.
Не знаю, что повлияло на Эмбер тогда сильнее – взгляд сонного спаниеля, такой не похожий на горячие взгляды Джервиса, или это обещание, которое она цитировала потом по памяти много-много раз, но в назначенный срок, после надлежащих ухаживаний и ритуалов барон Вайтберри получил согласие.
Янтарь – не самый яркий камень; он тёплый, спокойный, не сверкает, не блестит. Однако Эмбер, получив такую нужную для неё опору, словно засияла изнутри – и стала солнцем.
Потом случилось очень много всего, и хорошего, и плохого. Первенец Эмбер умер от пневмонии, не дожив и до четырёх лет. Когда же она носила под сердцем второго ребёнка, то случилось несчастье, как принято говорить… Барон ни разу и словом не попрекнул жену. После второго случая он даже оставил службу, чтобы находиться рядом с Эмбер неотлучно. Наверное, это и сблизило их окончательно, превратив брак по расчёту в историю крепкой дружбы, а затем и нежной, трогательной любви.
…Так или иначе, из всей этой истории Эллису требовалось знать лишь одно – три года назад барон Вайтберри оставил службу.
– Понимаете ли, – осторожно произнесла Эмбер, подводя итог короткой истории, – он действительно ушёл со службы. Окончательно. Хотя обычно с такой службы не уходят. Но у него были серьёзные причины… Наше дитя. И были хорошие связи там, – со значением выделила она голосом последнее слово.
Эллис задумался, потом взглянул на меня, на Эмбер…
– О-о-о, – вздохнул он. – Кажется, я понял, почему вы упомянули, что с будущим супругом вас познакомил именно лорд Эверсан… отец леди Виржинии. Скажите, а с маркизом Рокпортом ваш супруг случайно не дружен?
Эмбер довольно улыбнулась:
– Дружен. Хотя в последние годы маркиз гостит у нас крайне редко, – сказала она и бросила на меня взгляд искоса. – У него весьма… много забот.
Детектив на секунду прикусил губу, глотая неуместный смешок.
– Ясно. Скажите, а не может ли быть такого, что ввиду крайней занятости маркиза в последнее время таланты вашего супруга могли вновь, гм, понадобиться?
Леди Вайтберри опустила взгляд, всерьёз задумавшись. А затем ответила, крайне аккуратно подбирая слова:
– Видите ли, о такого рода делах он никогда не говорит со мною… по известным причинам. Но в последние месяцы он нередко уезжает на несколько дней. А ещё мы стали часто присутствовать на званых ужинах и вечерах, выходить в общество, хотя сезон уже давно закончился.
– Очень хорошо, – туманно ответил Эллис и растерянным жестом надвинул кепи ниже на лоб. – Очень хорошо… – повторил он. – Вертится на языке тут одна догадка… Леди Вайтберри, вы не могли бы хотя бы одним словом намекнуть мне, чем именно по долгу службы занимался ваш супруг раньше? Не тем, чем занимается маркиз, я полагаю. И не тем, чем занимался в своё время отец леди Виржинии.