Но дети совершенно непредсказуемы.
Когда я вошла, то сразу оказалась под прицелом множества взглядов — напряженных, ожидающих, радостных, предвкушающих, мрачно-настороженных, откровенно злых; только скучающих не было.
— Дети, поприветствуйте леди, — приказала монахиня и угрожающе похлопала по ладони молитвенником.
— Здравствуйте, леди Виржиния, — откликнулся нестройный хор голосов.
Лохматый мальчишка лет двенадцати-тринадцати, голубоглазый, с золотисто-рыжими вихрами, слегка напоминающий Эллиса лисьей остротой черт, напоказ зевнул и отвернулся, сунув руки в карманы штанов.
Глубоко вздохнув, я постаралась представить, что нахожусь у себя в кофейне, и дружелюбно улыбнулась:
— Добрый день. Я очень рада, что смогла сегодня приехать к вам…
— А уж мы-то как рады, — пробурчала смуглая чернокосая девчонка в мятом сером платье с наспех повязанным передником. — Ну, может, хоть пожрать чего принесла…
— Нора! — еле слышно прошипела сестра Мария.
Девчонка тут же сделала наивно-глупые глаза и, ступив вперед, выпалила:
— Леди-позвольте-вам-рассказать-стих- пронашужизнь! — последние слова вообще слились в одно. — Мы едим пустую кашу и на завтрак, и на ужин! С каждым годом поясочки мы затягиваем туже! Подзаборные собаки — даже те счастливей нас! Леди, дайте нам монетку, это наш последний шанс! — и она присела в неуклюжем реверансе.
Судя по стремительно краснеющему лицу монахини, сольное выступление Норы было чистейшей воды экспромтом.
— М-м… Как интересно! — Улыбка у меня стала нервной. — И кто же автор этих стихов?
Смуглая Нора переглянулась с подружками, обменялась с ними странными знаками и, смущенно потупившись, заявила:
— Святой Кир Эйвонский ниспослал.
— Нор-р-ра! — уже не скрываясь, рявкнула монахиня и обернулась ко мне: — Леди, простите, они в последнее время взяли дурную привычку все свои проказы валить на Святого Кира. Ух, задаст он вам, святотатцы! — и она пригрозила молитвенником хихикающим воспитанникам. — Леди, не желаете присесть? Вот там есть кресло…
— На нем дохлая крыса лежала! — громким шепотом сообщил кто-то. Я инстинктивно обернулась — и дети разом потупили взгляды.
Одинаковые серые платья и переднички, брючки и курточки, лохматые головы, напоказ скромно сцепленные в замок руки, хитрые взгляды искоса и — ожидание: ну когда же, когда же она ошибется?
— Хорошо, — немного растерялась монахиня. — Тогда… Бриджит, принеси одеяло из спальни, постелем на кресло.
— Слушаюсь, — пропела девочка с длинными светлыми косами и сделала книксен и бросила на меня злорадный взгляд из-под ресниц. — Леди, а можно вопрос?
— Да, конечно, — ответила я как можно приветливее. Уже начало сводить скулы от натянутой улыбки.
— А почему у вас короткие волосы? Я вот хотела стричь, а сестра Мария говорит, что короткие волосы бывают только у блудниц. Простите…
И снова этот взгляд и неловкий книксен.
Стало смертельно тихо.
Монахиня побагровела лицом.
Я поняла, что пора брать ситуацию в свои руки.
— Короткие волосы? — рассмеялась я, сдернула шляпку и эффектно тряхнула головой. — Мне их отрезал сумасшедший убийца прошлой весной. И в память об этом событии я решила сделать стрижку.
Бриджит выпучила глаза.
— Врешь же!
— Честное слово, не вру, чтоб мне сдохнуть, — вспомнила я оборот из речи Лайзо; услышав это, он придушенно раскашлялся у дверей. — Не верите — спросите у детектива Эллиса. Именно он пришел за мной в жуткий подвал, чтобы спасти от сумасшедшего убийцы-парикмахера, который хотел скормить меня своей мертвой жене! — зловеще произнесла я, наступая на Бриджит. Та испуганно ойкнула и спряталась за свою чернокосую подружку.
Злорадство в ее глазах постепенно сменялось чистым восторгом.
— А что потом было? — робко спросил совсем маленький мальчик, лет восьми, не больше.
— Гм… — я сделала вид, будто задумалась. — Ничего интересного. Убийцу поймали, посадили в тюрьму, и там он умер. А мертвую жену еще раз разрезали на кусочки и похоронили на старом кладбище, а сверху посадили куст жасмина, и он теперь, говорят, цветет красными цветками. Каждую весну.
Это было художественное преувеличение, конечно, но оно того стоило — и изумленно распахнутых детских глаз, и онемевшей от избытка чувств монахини.
Самое время переходить в наступление.
— Кстати, кто хочет чаю с шоколадом? Мы принесли немного гостинцев, — заманчиво произнесла я и напоказ приподняла корзину со сладостями повыше. — Сестра Мария, вы, кажется, говорили, что после обеда хотели устроить чаепитие, верно? Может, провести его прямо сейчас?
Под добрым десятком умоляющих взглядов монахине оставалось только согласиться:
— Пожалуй. М-м… Наверное, тогда нам следует пройти в трапезную.
— Прекрасно, — улыбнулась я ослепительно. — Но сперва — подарки. Мистер Маноле, подойдите ближе и поставьте коробки на пол. Сестра Мария, вы не поможете мне?..
Если до этого многие еще относились ко мне подозрительно, то теперь смягчились даже самые суровые сердца. С помощью Мадлен и Лайзо — к моему удивлению, знакомого со многими приютскими ребятишками — мы раздали все подарки. Я немного волновалась: выходило, что каждой девочке досталось по маленькому, но отдельному сувениру, а вот мальчишкам — несколько больших наборов игрушек, делить которые надо было на всех. Но обошлось; дети остались довольны.
А самые бурные восторги, к моему удивлению, вызывали книги — географический атлас и иллюстрированная «История». Пока я вплетала бирюзовые ленты в чудесные косы Бриджит, Нора, та самая бунтарка с талантом к стихосложению, с упоением зачитывала вслух описание животного мира Черного Континента, то и дело тыкая пальцем в картинки и восклицая:
— Лиам, придурок! Я же говорила, что слон огромный, как башня, а ты — «крыса с хоботом, крыса с хоботом»! Сам ты крыса!
А голубоглазый лис Лиам шумно шмыгал носом и старательно подпихивал ногою под кресло какой-то подозрительный мешок.
Потом мы всей толпой отправились в трапезную, попутно выясняя, где это я успела познакомиться с Эллисом, приютским кумиром, почему Мэдди ничего не говорит, но строит смешные рожицы, и правда ли к чаю будут «всамделишные пирожные». Сестра Мария, кажется, больше не сердилась; иногда уголки ее губ вздрагивали, будто она хотела улыбнуться, но по привычке одергивала себя, и принималась бормотать что-то под нос.
Случайно поравнявшись с нею, я услышала странный обрывок фразы:
— …Святые небеса, все так хорошо сейчас… Пусть Кир Заступник охранит нас и не даст истории повториться…
И от этих простых слов на мгновение стало так жутко, как бывает ночью в пустом доме, когда сухая ветка снаружи царапает по ставням.
Трапезная оказалась большим и светлым, но очень холодным залом. Потолок в нем был высокий, на два этажа, не меньше. На восточной стене я насчитала одиннадцать окон; ставнями они не закрывались, а потому сквозило от них ужасно.
— Эту часть здания пристроили позже, лет двадцать назад, — негромко пояснил Лайзо, заметив, как я оглядываюсь. Сестра Мария в это время командовала ребятишками, пытаясь рассадить их за длинным столом, а Мэдди увлеченно объясняла что-то новообретенной подружке — Бриджит. — Эллис рассказывал. При нем ведь строили.
— Здесь все такое… серое.
— Да, — согласился тихо Лайзо и подошел ближе, становясь прямо у меня за плечом. — Пристройку возвели из кирпича и оштукатурили изнутри и снаружи. В то время в приюте помогал один человек, учитель и художник. Вроде преподавал искусства — музыку, стихосложение, живопись… Особенно талантлив он был именно в последнем. Отец Александр, который и тогда уже был настоятелем, попросил его расписать стены в храме. Художник согласился и даже начал работу… Ай, это все плохо кончилось, — оборвал вдруг себя Лайзо. Глаза у него потемнели. — Не будем вспоминать.
— Мистер Маноле, если уж начали говорить, извольте и закончить, — сердито одернула я его, но он только одарил меня одной из самых своих впечатляющих улыбок — той, немного виноватой и снисходительной, от которой мысли становились томными и ленными, как от чашки горячего шоколада с ванилью. — Да мистер Маноле же!