Отец Александр посмотрел на меня бесконечно старыми глазами.
— Так-то оно так, дочь моя… Но Джеральд пропал уже слишком давно. Увидим ли мы его живым?
— Даже если и нет, это точно не вина Эллиса, — твердо сказала я. — Но неужели вы уже потеряли надежду? Думаю, что мальчика успеют спасти. Эллис уже не ребенок, да и «гуси» под его началом готовы перевернуть каждый камень в Бромли, лишь бы найти преступника.
Лицо Александра прояснилось.
— Это верно! Вон, Эллис уже и выяснил, что Джеральд пропал около спуска на станцию Найтсгейт. Я своим детишкам строго-настрого запретил там ходить — а вдруг?
Я насторожилась.
— Найтсгейт? Это не та ли станция, что ближе всего к Часовой башне? И к…
— …к площади Клоктауэр, — подтвердил священник. — Да, именно там. Джеральда мы пристроили работать помощником в пекарню. Но ночевать он всегда возвращался в приют. Дорога пролегала мимо Найтсгейта… Да что я рассказываю, — спохватился отец Александр. — Это уже лишнее. Единственное, о чем попрошу вас — постарайтесь ненавязчиво донести до Эллиса мысль, что он… э-э… Не виноват ни в чем. И не стоит ему наказывать себя, избегая возвращаться в приют. Мы любим его и… и… и приют всегда будет для него домом. Если он пожелает.
У меня в горле словно застрял комок. По-весеннему яркое солнце даже сквозь мутное стекло слепило глаза.
— Я сделаю все, что возможно.
Лайзо, послушный приказу, ждал меня у автомобиля. Но не один — вокруг гипси вились, точно пчелы у мёда, приютские дети. Я узнала смуглую чернокосую Нору и ее подружку, Берту, нахального голубоглазого мальчишку Лиама О'Тула, хулигана по фамилии Уэллс, чье имя, увы, не запомнилось, смутно знакомого темноволосого паренька — худющего, до торчащих ключиц… Были среди ребят и незнакомые. Присев на капот, Лайзо что-то рассказывал — верно, очень захватывающую историю, потому что самые маленькие и вовсе слушали, раскрыв рты. Одна девочка, лет шести, не больше, чем-то сама напоминающая гипси, задумчиво вертела в руках марсовийское кепи Лайзо, особенно интересуясь вышитыми на изнанке инициалами.
— …и я вручил ее письмо Жану — за минуту до того, как часы пробили полночь. Так спор был выигран, а мой карман потяжелел на пятнадцать ферро. И я сказал себе — Лайзо, ты счастливчик, а раз денежки теперь есть, почему бы не прокатиться на море… О, леди идет!
Завидев меня, он шикнул на галдящих детишек, забрал у маленькой гипси свое кепи и мимоходом потрепал её по лохматой голове — а девочка инстинктивно потянулась за ним и ухватилась за мизинец. Лайзо сначала рассмеялся, а потом наклонился и тихо сказал что-то. Она заулыбалась, хлопнула маленькой ладошкой по его ладони, развернулась и припустила за своими друзьями. Нора дождалась ее, ухватила за руку и, махнув напоследок Лайзо, потянула к воротам приюта.
Дождавшись, пока Лайзо останется в одиночестве, я подошла к автомобилю.
— А дети вас, похоже, любят, мистер Маноле.
Он усмехнулся.
— Не меня — дальние страны. Я-то сколько всего повидал, пока по материку бродил — за год все не перескажешь, а им интересно. Маленькие романские городки на побережье, лотки с печеными каштанами на улицах ночного Лютье, Стальная Стрела в огнях, горячий шоколад и сухарики в тягучем расплавленном сыре близ Ассонских гор, невесомое кружево с острова Сайпра, древние развалины Эльды… Ай, леди, простите, что-то я заговорился, — поспешно свернул он разговор, заметив, как у меня округляются глаза. — Вы, это, не слушайте, я поболтать-то люблю, а меры не знаю.
— А… ничего страшного, — улыбнулась я и указала рукоятью трости на дверцу автомобиля. Лайзо спохватился и торопливо распахнул ее передо мною. — Эта девочка, которая держалась за вашу руку, очень похожа на вас, мистер Маноле.
— Для аксонцев все гипси на одно лицо, — без улыбки ответил он. — Хотя Сара и впрямь мне сестренку напоминает… — Лайзо помрачнел, и я с опозданием вспомнила, что его сестры погибли еще в раннем детстве от легочной болезни. — Эх, раньше, таким, как она, две дороги было — в прислугу да в воровки. Но теперь-то время другое, так что надежда есть. Берта, вон, шляпки делать мечтает, Нора — в газеты писать. А Сара хочет весь мир объехать… Как думаете, леди, выйдет что у них?
— Возможно, — я отвернулась к окошку, с излишней тщательностью расправляя юбки на коленях. — Мир переменчив, мистер Маноле. С каждым годом люди становятся все свободнее. Родовитость или богатство уже не определяют будущее. Посмотрите — сколько аристократических семей у нас, в Аксонии, разорилось? А сколько авантюристов достигли процветания в Колони? Нет, мистер Маноле, теперь в жизни слишком мало предопределенности… И мечты приютских детей могут сбыться, а жизнь дочери древнего рода рассыплется… пеплом, — я помрачнела. Перед глазами, как вживую, предстали развалины сгоревшего особняка Эверсанов. Закопченный кирпичный остов, обугленные ветви старых каштанов… — Но мы действительно слишком увлеклись беседой. Пора возвращаться. И, мистер Маноле, если вас не затруднит, поезжайте мимо станции Найтсгейт. Никогда не обращала внимания на метро. А ведь эта станция как раз на пути к особняку — грех упускать возможность.
— Как скажете, леди, — согласился Лайзо, с подозрением скосил на меня глаза. «По пути» было явным преувеличением, крюк пришлось бы заложить порядочный. — Как скажете.
Станция Найтсгейт выглядела как самый обычный вокзал. Если бы не претенциозная надпись на воротах — «Электрическая железная дорога Бромли», то я бы и не подумала, что это та самая «труба». Потом Лайзо указал мне на одинаковые арки метрах в пятидесяти от станции, по обе стороны.
— Спуск под землю, леди. Видите, там пути огорожены? Это нарочно сделано, чтоб народ в туннели не шастал. А то под землей тесно, темно, того и гляди под поезд попадешь. На станции завсегда один гусь сторожит, а теперь они по двое ходят. Эллис приказал убийцу выглядывать.
Я окинула взглядом оживленную площадь перед станцией Найтсгейт. Дородные, но шустрые торговки горячим чаем, лотки с пирожками и печеным картофелем, зеваки, случайные прохожие разной степени достатка, служанки с огромными корзинами, спешащие с рынка… В такой толчее сложно было заметить даже яркие юбки гадалок-гипси или шулера-наперсточника с непременным алым платком, расстеленным по земле. Что уж говорить об убийце, наверняка выглядящем, как самый обычный человек?
— Едем домой, мистер Маноле, — я вздохнула. — У меня еще много дел.
До званого ужина оставалось меньше недели, и дни эти пролетели в чаду жуткой суеты. Приглашения были разосланы заранее, составить меню также не представляло труда — с моим-то опытом содержания кофейни и проведения благотворительных мероприятий! Но постоянно обнаруживались какие-то мелкие вопросы, требующие срочного решения — рассадка гостей, определение для каждого пары на вечер, украшение зала, согласование программы с музыкантами… Если бы не воистину неоценимая помощь Глэдис, то, пожалуй, мне не удалось бы справиться со всем в срок.
Самая большая неприятность возникла в связи с ролью хозяина вечера. Обычно это бывал муж хозяйки. Или, на крайний случай, отец. Для вдовствующих особ существовали свои правила, но мне они не подходили. В конце концов, я попросила о помощи дядю Рэйвена — и он согласился.
И даже с радостью, кажется.
— Единственное, Виржиния — я буду присутствовать как ваш опекун — или как жених? — спросил он во время краткой встречи в кофейне.
— Как жених, — ответила я после недолгих раздумий. — Нет-нет, не говорите ничего. Я понимаю, что подобный статус вызовет новый всплеск пересудов о нашей вероятной свадьбе — но это лучше, чем заострять внимание на статусе опекуна. Ведь праздник посвящен моему совершеннолетию — а значит и избавлению от опеки.
— Разумно, — согласился дядя Рэйвен.
Улыбка его была на редкость довольной.
По совету Глэдис, упор мы решили сделать на традициях. Ужин подавали «а-ля марсо» — то есть гости приходили к уже накрытому столу. Титул графини и статус весьма обеспеченной леди обязывал меня к некоторому шику — три вида супов вместо одного, красная и белая рыба, устрицы, с десяток различных соусов и мелких закусок… И это все еще до первой перемены блюд! Пришлось еще готовить и дичь, хотя в нашей семье подобные вещи не слишком-то любили.