Крысолов, что характерно, не стал останавливаться и предлагать мне отдохнуть. И за это я была ему весьма благодарна.
Отчего-то мне казалось, что путь наш должен был закончиться в комнате с часовым механизмом. Но мы поднялись выше — по подвесной лестнице, через люк, на открытую всем ветрам площадку над нею. С земли ее не было видно… Зато нам отсюда было видно все.
Город. Огни. Небо…
Некоторое время я просто стояла у края, опираясь на парапет и до рези в глазах вглядываясь в ночную даль. Луна давала достаточно света, чтобы рассмотреть контуры домов, ртутно-блестящую ленту реки, отметить темную громаду парка Черривинд… Кое-где виднелись желтоватые огни — не все горожане спали. В богатых кварталах горели фонари, бедные же были погружены в непроглядный мрак. Бледная луна, окруженная гало, нежилась над городом, как свернувшаяся серебряная змея.
Ветер трепал мою шаль и юбки, норовя сбросить за парапет, но мне было все равно. Я дышала ночью и городом, чувствуя себя невероятно свободной… и, пожалуй, это был лучший из возможных подарков. Какие там звезды!
— Леди Метель, — окликнул меня Крысолов. Я обернулась — он стоял у противоположного края рядом с… телескопом?!
— Помилуйте, Небеса… откуда вы его взяли, сэр Крысолов?
Он шагнул и взял меня за руку.
— Это секрет. Взгляните, леди. Я уже настроил его…
Крысолов позаботился не только о развлечении, но и о комфорте. Разглядывать звезды я должна была сидя на широкой скамье с деревянной спинкой, укрываясь теплым плащом. Впрочем, сразу приступить к занятиям астрономией не получилось — я случайно задела какое-то колесико, и изображение в окуляре стало мутным. Попыталась исправить положение — но сделала только хуже. Крысолов понял все без слов — по одному моему разочарованному вздоху — и предложил:
— Позвольте мне поправить… — а затем без лишних церемоний присел рядышком, на скамью, слегка оттеснив меня к краю.
Тут-то и сказалась усталость, долгий подъем, пьянящее воздействие свежего воздуха… да мало ли что! Поначалу я терпеливо дожидалась, пока Крысолов снова настроит телескоп, и только куталась в толстый шерстяной плащ. Но постепенно голова моя клонилась все ниже и ниже. Тепло волнами распространялось по телу… Последнее, что отложилось в памяти — сонные попытки держаться прямо, а потом — что-то теплое под щекой и чужие руки, удерживающие сползающий плащ.
Я уснула — самым позорным образом, даже не взглянув на звезды.
…на небе ни облачка. Оно невероятно густого, сочного синего цвета — немного похоже на подаренные дядей Рэйвеном сапфиры, только темнее. Луна словно напитана гранатовым соком — смотришь на нее, и на языке даже появляется кисловато-вяжущий привкус. Гало хищно шевелит огневидными лепестками — жуткое, похожее на ожившую корону, раскаленную докрасна.
Вокруг бесконечная равнина и снег, искрящийся, колючий, но мне совсем не холодно. Я почему-то облачена в мужской костюм — то ли марсовийский, то ли романский. Воротник оторочен мехом, а на руках медные браслеты с причудливыми подвесками. Трогаю одну — оскаленное солнышко на цепочке — и раздается сюрреалистически нежный и высокий звон.
Пахнет вишневым дымом.
— Ты заигралась, моя милая Гинни. — леди Милдред выдыхает густой ароматный дым, и он черными пятнами оседает на снегу. В узком черном платье с пышным воротником она напоминает мне ферзя. — Везение и легкие успехи заставили тебя поверить в собственную неуязвимость. Но все может пойти прахом в одно мгновение — репутация, доверие близких людей… Твоя жизнь может оказаться под угрозой, — бабушка умолкает, подносит трубку к бледным губам и вновь выдыхает дым. — Зачем ты рискуешь всем? Куда ведет тебя мелодия колдовской флейты, глупая девочка?
Бабушка говорит о Крысолове, и это почему-то задевает меня. Не обвинения в легкомыслии, нет — с ними я втайне согласна. Но намек на то, что Крысолов может оказаться злодеем… Мне хочется защищать его бездумно, как защищают опасную мечту, которой не суждено сбыться — и которой так сладко любоваться.
Медленно кладу руку на эфес шпаги. Движение отработанное, привычное — металл холодит ладонь, костяные пластинки инкрустации отзываются знакомым теплом. Сознание раздваивается — я наблюдаю за собственными действиями с легким удивлением, но точно знаю, что и как буду делать в следующий момент.
Моя тень на снегу — угольно-черный силуэт.
— Я смогу защитить себя. Опасность есть, но она лишь слегка щекочет нервы. Кто-то отправляется в кругосветное путешествие… Кто-то идет на свидание с незнакомцем.
— А если он переступит черту?
На том месте, где у леди Милдред должны быть глаза — размытое темное пятно. Как дым в воздухе или чернильная капля в воде.
— Я ему не позволю.
Она вздыхает и отворачивается.
Молчу.
Запрокидываю голову к небу.
Закрываю глаза и жду ответа.
— Милая, милая Гинни… С ним у тебя еще хватит сил справиться, потому что он сам боится ранить тебя. Теперь боится. Но если ты встретишь противника, который будет счастлив причинить тебе боль — и, по обыкновению, безрассудно кинешься в атаку? Что случится тогда?
— Я справлюсь.
Запах дыма становится сильнее.
— Не будь такой безрассудной. Гинни, Гинни…
На левое веко вдруг капает что-то теплое. Я вздрагиваю, вытираю влагу кончиками пальцев и в неверном свете пытаюсь разглядеть, что это было такое.
По коже расползается темно-красное пятно.
Того же цвета, что злая луна в небе.
Легкая дезориентация после пробуждения была мне не в новинку. Однако вопреки обыкновению, когда неприятное чувство рассеивалось почти сразу, сегодня оно затянулось. Я не могла понять, почему не лежу, а сижу, что это за странная жесткая подушка под щекой и отчего у меня ужасно мерзнут ноги. На талию что-то давило, а одеяло вовсе не было похоже на одеяло…
— Ох… Святая Генриетта…
— Ее здесь нет.
Воспоминания о вчерашнем дне возвращались ко мне стремительно — вместе со стыдом и досадой. Да, приготовления к празднику, сам званый ужин, покушение — все это выбивало из колеи и подталкивало к неразумным поступкам, но куда подевалась моя обычная осторожность? Как можно было убежать ночью на свидание с незнакомцем, да еще после столь горячего «привета» от Финолы Дилейни, страстно желающей увидеть меня на кладбище, причем не в качестве гостьи?
«Ты заигралась, милая Гинни», — тревожным колокольчиком звучали бабушкины слова из сна.
Так или иначе, показывать сейчас смущение было бы неразумно. Поэтому я постаралась успокоить заполошное сердцебиение и медленно, абсолютно естественно, отстраниться от Крысолова, на чьем плече меня угораздило задремать. Плащ, служивший одеялом, сполз, и глаза ожег свет — неяркий, но после пробуждения воспринимающийся несколько болезненно.
— Который час?
— Семь с четвертью, — ответил Крысолов и деликатно подвинул ко мне теплый плащ, а сам отвернулся. Шляпа была низко надвинута на лоб, маска тускло блестела в холодном предрассветном сумраке. — Вот-вот взойдет солнце. Дождетесь первого луча?
— Зачем? — в первое мгновение искренне удивилась я, а потом вспомнила: — Ах, желание… У меня сейчас одно желание — вовремя и без приключений добраться до особняка. И к тому же небо в тучах, так что солнца мы не увидим… К слову, жаль, что на звезды я так и не посмотрела. Верно, и вы сожалеете о впустую потраченном времени, сэр Крысолов?
Бромли внизу кутался в покрывало тумана. Оттого звуки были приглушены, но кое-что доносилось и до вершины башни. Скрежет часового механизма этажом ниже, перестук лошадиных копыт на площади, звон колокольчика на телеге молочника в дальнем проулке, смутное эхо голосов, глухой рев мотора где-то далеко-далеко…