Сглотнув от волнения, я медленно и осторожно сделала шаг, другой, переступая через шпалы и вслушиваясь. Деревянный стук каблуков стих — либо та женщина затаилась где-то, либо убежала слишком далеко вперед, пока я колебалась. Эта мысль придала мне решимости. С отчаянно колотящимся сердцем я ступила в полумрак туннеля, прошла вперед с десяток шагов — и вновь замерла. Дальше идти было неразумно. Да и не обязательно те люди были преступниками, а если были — они могли спрятаться не в туннеле, а в одном из тех полуразвалившихся домов.
Еще некоторое время поглядев в жутковатую темноту туннеля, я собралась разворачиваться.
И тут кто-то резко дернул меня назад, а к носу и рту прижалась отвратительно, химически пахнущая тряпка. Я инстинктивно вдохнула, попыталась закричать, махнула наугад рукой… а потом сознание отчего-то начало уплывать.
«Запах… — догадалась я, вспомнив версии Эллиса. — Медицинский запах… Хлороформ?»
Но было уже поздно.
Сознание ко мне вернулось раньше, чем возможность двигаться, и в этом была моя удача.
Первые секунды все словно в тумане плавало. Не поймешь, где верх, где низ, тепло ли, холодно ли… Воспоминания о произошедшем были отрывочными, но и их хватило, чтобы испугаться до испарины. Меня бросили валяться в туннеле? Похитили? Со мной что-то… сделали?
Давний рассказ Эллиса об убийце, охотившемся за честью бромлинских красавиц, вспомнился как нельзя более некстати.
Разум прояснялся постепенно; я будто выныривала из тяжелого, болезненного сна. И вот уже могла различать явь и бред, собственные мысли — и обрывки какого-то разговора.
— …поешь, пожалуйста, Джим.
— Да какой я тебе Джим?!
— Не спорь, пожалуйста, Джим. Ради твоей маменьки…
— Да к бесам через кочерыжку и тебя, и «маменьку»! Пусти меня!
— Не забудь поесть, Джим. Доброй ночи.
Что-то хлопнуло, лязгнуло железо.
«Это ключ провернули в двери?» — пронеслась в голове догадка.
Чувство реальности вернулось ко мне уже полностью, хотя мысли еще плавали как в тумане. Кажется, я лежала на какой-то деревяшке, укрытая пыльным отрезом шерсти. Вроде бы целая, невредимая — и одетая. У меня как камень с души свалился. Значит, никто не покушался ни на мою честь… ни на оружие.
А значит, у меня есть шанс.
— Эй?
Голос был определенно мальчишеский и чем-то знакомый.
Что-то скрипнуло, потом зашуршало. Я замерла, стараясь дышать неглубоко и размеренно, на всякий случай притворяясь спящей.
— Ты как там? — чуть громче окликнул меня мальчишка и вдруг тихонько взмолился: — Ох, Небеса и все святые заступники, пускай она живехонька будет!
Я испугалась, что мальчишка сейчас расплачется, и наш тюремщик вернется с проверкой, а потому поспешила откликнуться:
— Все в порядке… кажется, — и осторожно села.
Голова закружилась, к горлу подступило, и я дернула туго завязанные шляпные ленточки, чтобы вздохнуть поглубже. Револьвер, слава небесам, был на месте; сверток с ним тяжело стукнул мне по ногам, и я едва успела ухватить шляпку за приколотую вуаль, чтобы он не свалился на пол.
Судьба и собственная глупость завели меня в комнату без окон, освещенную одной-единственной тусклой свечой в железном фонарике под потолком. В углу стояло жестяное ведро, судя по запаху, заменяющее ночную вазу; на широкой доске у двери курились паром две миски с горячей похлебкой или кашей, накрытые сверху ломтями хлеба; в углу валялся матрас, застеленный на удивление чистеньким шерстяным одеялом. Мне же служил ложем сбитый из деревяшек щит — занозистый, но тоже не слишком грязный. С краю на него присел щуплый светловолосый мальчишка лет тринадцати на вид, вглядывающийся в мое лицо с недоверием.
— Так ты ж… это… Она самая! — выдохнул он изумленно, встретившись со мной взглядом. — Которая к нам в приют ездила! А я, это… — он смутился не на шутку и потупил взор. — Ну, крысу дохлую тогда притащил. Но я не нарочно!
Тут и я вспомнила — и не сдержала улыбки.
— Да, тебе Кир Святой самолично подсказал. Ты ведь Лиам, верно?
Он подполз ко мне поближе и судорожно вцепился пальцами в мои юбки.
— Лиам О'Тул. А ты, это… ну, как сюда… того?
Мальчишка взглянул на меня с таким отчаянием, что я поняла — надо врать.
— Мы с Эллисом вели расследование. Я решила проникнуть в логово преступников, чтобы узнать все наверняка. А Эллис скоро придет за нами… А раз уж мы здесь, Лиам, расскажи мне, что с тобой случилось.
Он насупился и почесал в затылке.
— Ну… Мы тоже, это, расследовали. Как Эллис. Ну, ходили у станции, где Джер пропал, смотрели. Я вот утром до завтрака побежал, в обед Нора с девчонками тут прошла б… Дошел до станции, а там под деревом стоит женщина и плачет. Тихо-тихо, но очень сильно. И приговаривает — «Куда он делся, куда он делся». Я к ней подошел, а она как вцепилась в меня — Джим, говорит, иди к маменьке. А потом — не помню.
«Скорее всего, мальчика тоже усыпили хлороформом», — подумала я, а вслух спросила:
— Много ли времени прошло с тех пор?
— Ну… — он замялся. Голос его дрогнул. — Как я тута проснулся — ну, с полдня где-то. А что?
Я представила, осмыслила, прислушалась к своим ощущениям… Ведро в углу обрело необыкновенную, магическую притягательность. Ох, как не вовремя!
— Ничего, — улыбнулась я нарочито бодро. — Все хорошо. Значит, Эллис уже скоро придет нас спасать.
— Скоро, да? — растерянно отозвался мальчишка. Я невольно потянулась к нему — обнять, утешить, сделать хоть что-то. — А я шапку в углу нашел. Как у Джера была. Совсем похожа, но это ж не она?
У меня кольнуло сердце.
— Будем молиться, что не она. Лиам… — сказала я тихо и ласково погладила мальчишку по голове, а он доверчиво ко мне прильнул. Его била крупная дрожь — то ли от озноба, то ли от переполняющих сердце чувств. Страшно подумать, что пришлось перенести самоуверенному и дикому приютскому зверьку, чтобы он стал так тянуться к чужому человеку, лишь однажды сделавшему ему добро. — Все будет хорошо, правда.
— Эллис… — начал было он, но дыхание у него прервалось всхлипом. — Эллис их уже с осени и-и… и-ищет. А все без толку… И Джер пропал, и Том, Риз с площади… А мы?
— Если Эллис не придет — мы выберемся сами, — твердо сказала я, нащупывая сквозь слои ткани револьвер. — Лиам, как выглядел человек, который приносил еду? Была ли с ним женщина? Он что-то говорил?
Мальчишка разом напрягся, закаменел. Я как наяву почувствовала волну суеверного ужаса, исходящего от него.
— Б-была. Приходила сюда. Она… она меня Джимом зовет. И она страшная… — тут голос у него сел окончательно. — Глаза такие… пустые, как стекляшки, руки холодные. Взяла меня за шею, а я двинуться не могу, такая жуть. И опять — «Джим, Джим, не уходи, куда ты все время уходишь?». П-поцеловала в лоб… как покойника, — закончил он еле слышно.
«Значит, Джим, — у меня мелькнула страшноватая догадка. — А не был ли он первым? Тем, с кого все началось?»
— Лиам О'Тул, сэр, будьте мужчиной, — вслух пожурила я его шутливо, не переставая ерошить спутанные светлые волосы, а потом склонилась и шепнула на ухо: — Лиам, у меня есть план. Но одна я не справлюсь. Могу я на тебя положиться?
Он кивнул, стукнувшись лбом об мое плечо, и ойкнул. Я улыбнулась:
— Вот и славно.
После более тщательного осмотра комнаты выяснилось, что положение не столь легкое, как мне показалось сначала. Лиам был накрепко привязан к кольцу в стене веревкой — в три витка вокруг пояса и по ногам. Причем не дешевой, пеньковой, а прочной и гладкой — на вид вроде бы шелковистой. Разорвать ее не смогли бы и десять матросов из сказки про морских силачей; к счастью, мой костяной ножик никто не тронул, а уж он-то с веревкой справлялся прекрасно. Правда, до конца дорезать узлы мы не стали, чтобы не раскрывать свои возможности раньше времени; распутали их так, чтоб освободиться одним движением, но создали видимость целостности узлов.
Я тоже была связана — такой же веревкой. Правда, меня похититель отчего-то пощадил и только слабенько обвязал ее вокруг пояса, да и на кольце затянул не слишком усердно. Пожалуй, мои узлы можно было распутать и голыми руками.