С этими мрачными мыслями девушка уснула далеко за полночь, ей приснился кошмар – будто ушла она от родительского дома в серую зимнюю степь, а навстречу ей внезапно пополз густой темный туман. Надя почему-то решила, что у нее не осталось выбора – только идти ему навстречу, пересечь это безжизненное пространство и обязательно добраться до горизонта, где будет светло и тепло. Когда плотная клубящаяся стена готова была накрыть ее с головой, она резко очнулась. Последнее ощущение, которое ей врезалось в память, было крайне необычным – там, за непроглядным туманом, кто-то ее ждал. Ей непременно надо было его увидеть, но она не успела. Ощущение тайны было непередаваемо сильным, держало в напряжении все утро, наполняя странным предвкушением судьбы, о котором она когда-то так мечтала. А потом забылось.
На следующий день Надежда Головенко подала заявление об увольнении.
В отделе кадров ее бумагу начальница приняла в штыки – мол, ягода на подходе, работать некому, – и отправила к директору в надежде на то, что тот откажет. Надя, взвинченная разговором, вбежала в директорский кабинет, некрасиво хлопнула дверью, зацепила ногой стул. В ней кипела злость: «Да кто она такая, в конце концов, чтобы распоряжаться моими желаниями? Начальница? Дура она крашеная, а не начальница!»
Иван Афанасьевич, несмотря на предупреждающий звонок грозной кадровички, встретил Надю спокойно, внимательно прочитал заявление, вежливо попросил сесть за стол.
– Ну что, Головенко? Ты, значит, хочешь уехать совсем?
– Хочу, Иван Афанасьевич, – Надя с вызовом посмотрела на него.
Он неожиданно мягко улыбнулся:
– Ну-ну, не кипятись так, никто тебя не обижает. Я сюда приехал десять лет назад из столицы завод ваш перестраивать. Мне тогда уже за сорок было, вроде взрослый совсем, и то думал, что никогда не привыкну. Деревня – деревней. Хорошо, хоть Херсон рядом. Тебя я хорошо понимаю, хотя отпускать не хочу. Думал подтянуть до более высокой должности, но ты меня опередила.
– Я бы все равно уехала, не имеете права держать, – она глянула на него исподлобья, готовая всеми силами отстаивать свою самостоятельность.
– Хорошо, милая, давай с тобой поступим так, – он задумчиво поскреб пятернёй затылок, – я тебе не только подпишу заявление, но еще премию дам за хорошую работу, ты заслужила. Езжай, учись. Но знай – если будет плохо, возвращайся. Мне нравится, как ты работаешь, очень похожа на отца. Договорились?
Надя облегченно вздохнула, подумав про себя, что напрасно он надеется. Ей настолько опротивел изученный до последнего угла завод с его грязными ангарами, бесчисленными складами, бесконечной территорией, грубыми разнорабочими, что она готова была уйти в степь пешком без воды и еды, только бы больше никогда его не видеть. Но Ивана Афанасьевича обижать не хотелось, поэтому она покладисто согласилась и благодарно улыбнулась в ответ.
– Хорошо. Спасибо вам большое.
– Ну, вот и ладненько, – он подмахнул листок.
Надя отработала, как положено, две недели. Получив расчет, она засела за учебники и с огромным энтузиазмом начала зубрить вопросы, не отвлекаясь на лежание в гамаке под вишнями, игру в шахматы и чтение книг. Даже с родителями ей разговаривать теперь было некогда, да и не о чем. Их обвиняющие взгляды сбивали с толку, но она старалась не обращать внимания и, поужинав, пряталась в своей комнате – писать конспекты. Отец с матерью молчали, скандалов не устраивали. В их семье было принято уважать чужое мнение, а в дочерниной устремленности ничего плохого пока не было. Но ее не покидало навязчивое ощущение, что они настойчиво ждали, когда она откажется от своей затеи.
Пришло время, и Надя без происшествий выехала в Симферополь. Сняв на неделю спальное место у пенсионерки, экзамены сдала легко – без тревоги, спешки, бессмысленного волнения, будто заранее знала итог. Дождавшись результатов зачисления, слегка удивилась, что, несмотря на большой конкурс, прошла по льготной квоте как приезжая. Она оформилась в общежитии, получила зачетную книжку с удостоверением студента и, окрыленная успехом, вернулась домой.
Отец на ее новенькие документы посмотрел кисло, с отвращением взяв их в руки, словно жабу.
– Ну, поглядим…
Мама осторожно спросила:
– Вась, отметить бы надо… Все же университет…
– Нечего пока отмечать! – отец огрызнулся. – Пусть первую сессию сдаст, там и отметим. Не ведает, что творит.