— Вы же говорили, что всего наняли восемь человек, — негромко обратилась я к Оуэну, и тот нахмурился:
— Верно, мисс Доусон нет. Ох, уж эта Элизабет, — пробормотал он еще тише. — Вечно только и знает, что гулять у реки. Сразу после знакомства я пошлю Тома разыскать ее, — пообещал мистер Оуэн и, повернувшись к слугам, произнес уже громче: — Леди Виржиния, как видите, те, кто работает в особняке, уже вышли поприветствовать вас. Смею заверить, что это исключительно честные и достойные люди. В мое отсутствие со всеми вопросами, если таковые возникнут, обращайтесь к мистеру Джонсу, — он указал на полного, седоусого мужчину в старомодном костюме. — Это ваш дворецкий. Раньше он работал в доме барона Броума и вынужден был переехать южнее, где климат более сухой. Рекомендации от барона, разумеется, прекрасные. Рядом с мистером Джонсом — миссис Стрикленд, старшая горничная, — женщина с узким лицом и неприятно светлыми глазами почтительно поклонилась. — И миссис Мортон, прачка. Она не живет в особняке постоянно, на выходные уходит в деревню, — пояснил Оуэн для меня вполголоса. — О мистере и миссис Макленнан я уже говорил вам, — он указал на пожилую чету. — И, конечно, не стоит забывать о наших садовниках, коим вверен замечательный сад вокруг дома. Это Томас Эндрюс-старший и его сын Томас Эндрюс-младший, который, к слову, заботится и о лошадях. Их в конюшне всего три, но и за ними требуется присмотр. А Томас — очень смышленый мальчик.
— Да просто Томми меня зовите, и все дела, — встрял мальчишка, солнечно улыбаясь, и тут же схлопотал подзатыльник от отца.
— Простите его, ради всех святых, леди Виржиния, — повинился тот, закончив воспитывать сына. — Без матери рос, все сестры его баловали… что с него возьмешь? Но дело свое он знает, ручаюсь.
— В таком случае, рада знакомству, — улыбнулась я. Мальчишка мне понравился. Характер у него явно живой, искренний — как глоток свежего воздуха после осторожных, недоверчивых бромлинцев. — Как и со всеми вами, господа, — обратилась я к прислуге. — Таланты мистера и миссис Макленнан я уже оценила в полной мере. Думаю, что и с вами мы подружимся, — я позволила себе немного искренности и простоты, «не по этикету», как сказала бы Магда. — Служить в доме Эверсан-Валтер — большая честь. И большая ответственность.
После этого я отпустила почти всех слуг, кроме миссис Стрикленд и мистера Джонса. Конечно, Оуэн наверняка рассказал им о моих требованиях, но лучше было бы убедиться и повторить кое-что. Например, уточнить статус Эвани и Мадлен, а еще напомнить, что в моей спальне должны быть постоянно свежие цветы, пусть бы и полевые. Беседа вышла короткой — сказывалась все же усталость — и затем я поднялась в кабинет, чтобы взглянуть на письма.
Стоило только посмотреть на адреса на конвертах, как стало ясно — с последнего моего визита в загородный особняк многое изменилось… К примеру, я не могла припомнить первого адресанта — некоего отца Марка. Похоже, он был настоятелем той самой старинной церквушки в деревеньке Тайни Грин Халлоу, мимо которой мы проезжали сегодня утром. Слог письма был выспренний, немного старомодный, и этот отец Марк мне сразу представился благообразным старичком. Он приглашал на воскресную службу — наверняка думал потом договориться о пожертвованиях… Что ж, к благотворительности я особенного пристрастия не питала, предпочитая ежемесячно отправлять крупную сумму в приют имени Святого Кира Эйвонского, а не трясти напоказ кошельком на великосветских завтраках во имя спасения бездомных животных или жертв войны на далеком материке. Надо будет потом узнать у мистера Оуэна об этом отце Марке поподробнее, все же священник в сельской местности — это фигура значительная.
Сургучный оттиск на втором конверте был мне хорошо знаком. Барон Пауэлл с супругой приглашали на обед. Следовало бы ответить согласием — и сама Черити, и ее «драгоценный Эрик» были добрыми друзьями леди Милдред. Заодно узнаю, что изменилось в округе.
Следующее письмо, от сэра Дугласа Шилдса, я отложила. Имя это в Бромли было на слуху два или три года назад. Ученый, посвятивший себя истории религий и мистических культов, ставший почетным членом Алманской академии наук и Университета Марсовии — таких людей не каждый день встречаешь. А в Аксонской Империи он прославился после выхода в свет книги «Мрачнейшие суеверия, или Новый взгляд на небеса и преисподнюю» — в то время я еще пребывала в пансионе святой Генриетты. Дуглас Шилдс был настолько известен, что сам король посвятил его в рыцари и даровал право называться «сэром». Но спустя несколько лет историка постигло горе; я не помнила, что именно случилось — кажется, это было связанно с его женой и единственным сыном. Дуглас Шилдс удалился в провинцию, и через год-другой о нем позабыли.
И теперь он стал моим соседом?
«Право, не знаю, радоваться или огорчаться, — подумала я. — Но на обед в особняк Валтеров пригласить его все же стоит. Скажем, вместе с тем самым отцом Марком… Увижу их воочию и тогда буду решать, стоит ли поддерживать отношения с такими людьми».
Имена двух других адресатов были мне совершенно незнакомы. Писал некий мистер Уоткинс, с приветствиями и уверениями в том, как он «счастлив проживать по соседству с графиней Эверсан», и Урсула О'Бёрн, «миссис», как было указано на конверте; впрочем, по сумбурной манере письма я бы, скорей, предположила, что она юная девушка. Что ж, с ответом для этих двоих можно пока можно было повременить.
А последнее письмо…
Баронет Уильям Хэмбл. Он был значительно младше леди Милдред — ему недавно исполнилось пятьдесят два или пятьдесят три года. Бабушка на дух не переносила этого подхалима, который все деньги предпочитал спускать на свое хобби — анатомию, закупая редкие атласы человеческого тела и «образцы», как он их называл. В то же время его жена — «бедняжка Кэтлин» — донашивала платья пятнадцатилетней давности, а дочери делили на шестерых одни нарядные туфли, довольствуясь в повседневной жизни самыми дешевыми и простыми башмачками.
Пожалуй, это письмо я вовсе оставлю без внимания. Или, в самом лучшем случае, отвечу через два-три дня.
На звон колокольчика откликнулась миссис Стрикленд. Пока я объясняла ей, что мне нужен письменный прибор, она, не мигая, смотрела на меня светлыми, как у змеи, глазами, а после сказала только:
— Слушаюсь, леди, — и вышла.
Я только вздохнула. Надеюсь, пропавшая Элизабет Доусон окажется более приветливой. И что это за закон жизни такой: если нанимаешь сразу двух горничных, одна из них непременно окажется мрачной каргой, а другая — беспечной бабочкой? Право, уж лучше одна служанка, зато с хорошим характером и манерами.
Как жаль, что Магда решила остаться в Бромли! Впрочем, о выходных она не заговаривала давно, а работала всегда так, что ни единого нарекания не было, поэтому прошение я подписала с легким сердцем.
На ответы отцу Марку, сэру Шилдсу и супругам Пауэлл у меня ушло около трех часов. Обычных конвертов, к сожалению, не было, дорогие, с вензелем, использовать не хотелось, поэтому пришлось просто сложить каждое письмо текстом внутрь и уже тогда запечатать, как обычно, сургучом. Ответ для Черити я собиралась завезти лично, во время конной прогулки, а остальные отдала все той же миссис Стрикленд с приказанием позаботиться об отправке.
Самое время было воплотить свою мечту — выйти на веранду и полюбоваться на закат над Тайни Грин. От сонного тепла и спокойствия я совсем разомлела и едва удерживалась на грани легкой дремы. Потому появление Эвани, бледной и взволнованной, стало для меня полнейшей неожиданностью.
Она размашистым шагом пересекла кабинет и, как вкопанная, замерла перед столом, комкая в руках голубой платок.
— Что-то случилось? — спросила я. Сердце забилось быстрее — тум-тум-тум в висках, словно от чашки крепкого кофе. — Мистер Оуэн вас обидел? Он поступил с вами дурно?
Эвани медленно выдохнула и, вслепую нашарив за своей спиною стул, опустилась на него.