Шедевр… Мой шедевр… Губы, сотканные из лепестков розы… Глаза бездонного цвета. Я падаю на самое дно, Донна моя. Я растворяюсь во тьме этой комнаты, исчезаю. Я возрождаюсь под пронзительным взглядом картин. Моих работ. Ты повсюду. Все стены оббиты тобой, все окна выходят к тем местам, где хранятся мои воспоминания о тебе, к тем знакомым, забытым чертам, которые я пытался выжечь из своего больного сердца. Я не испытываю боли, когда болеет оно, боль испытывает меня. Изнутри. И снаружи. Лиана…
Кричишь во все горло. Ли-а-на. Просыпаешься ночью, на мгновенье вырвавшись из своего кошмара. Ли-а… Накрываешь одеялом лицо. Дышать тяжело, а разве мы дышим? Я больше никогда не назову твоего имени. Клянусь тобой!
Ты есть везде, куда смотрят мои глаза. Я теперь боюсь их закрыть, ведь там, где заканчивается этот мир, тебя еще больше. Сколько ему заплатили за то, чтобы искалечить мою жизнь?
– Разве с каждым днем мусора становится все меньше? – спросил я вчера у дворника.
– Да, но только не на этой улице…
Мусор – вот, что для него значит человеческая жизнь. Ты имеешь деньги, Париж, но что у тебя за душой? Ты нищий, и дело не в твоей старой, безвкусной одежде. Ты нищий, так как не знаешь цены тому, что ломаешь. Ты никогда не любил. Ты никогда не жалел. Ты никогда не прощал. Я называю тебя нищим, так как у меня язык не поворачивается назвать тебя человеком. Тебе чувства чужды, ты не способен на эмоции. Ты не имеешь права на жизнь. Ты мертвый, Париж, и все, к чему ты прикасаешься, обрекаешь тем на смерть.
Я тебя ненавижу как палача, как убийцу, как душегуба, как чуму. Как проклятие, нависшее над этим городом, над моим небом. Но, в то же время, ты полная моя противоположность, и я раньше всегда восхищался такими нищими, как ты. Быть может, со временем я обрел богатство, о котором не знает никто? Я восхищался тобой, Париж. Человек без лица и эмоций. Это маска, я знаю, и однажды я ее сорву.
Ты не знаешь цены. Я назову твою цену. Один патрон. Столько теперь весит и твоя жизнь. В какой-то степени наши жизни весят одинаково. Один выстрел – это расстояние, на котором мы теперь с тобой живем. Мы оба не боимся ледяного дула, приставленного к затылку. Мы оба не вздрогнем, нажав на курок. Мы оба увидим последние глаза в нашей жизни. Глаза друг друга. Мы теперь завязаны узлом.
Тайна. Моя Тайна. Безымянная женщина, которую я никогда не носил на своем безымянном пальце. Ржавый гвоздь, вбитый в солнечное сплетение. Мое удушье… Мы перестали дышать.
Одним дождливым утром, когда капли громко стучали в окно, в которое я все это время смотрел, но не видел, дверь кофейни открылась. Я был уверен, что это Он – человек в перчатках. Спустя несколько секунд я услышал стук каблуков. Женщина села в двух шагах от меня, за тем столиком, что стоял сзади. В этом месте свободен весь зал, почему вы сели рядом? Человек тянется к человеку. Толпа к толпе. Нет. Я одиночка и мне нужно побыть наедине.
– Что вы будете заказывать? – послышался знакомый голос официанта.
– Бутылку дорогого коньяка. Сдачи не надо.
– Празднуете что-то? – спросил радостным тоном неуместный человек.
«Кто вас учил манерам?» – подумал я.
– Развод, – отрезала женщина.
Официант по ее интонации понял, что у него слишком длинный нос. Больше он ее не тревожил. Через несколько минут он принес бутылку коньяка и стакан, а затем молча удалился.
Я видел ее размытый силуэт в отражении стекла. Она не плакала, она не смеялась, она совсем не была в этом месте. Подносила стакан к губам и смотрела мне в спину. Через два месяца я назову эту женщину Розой…
Была ли она красивой? Я не видел, точнее, я не смотрел. Мне не важно было, как она выглядит. Разве имеет значение ее лицо? Может быть, но только не для меня. В ее глазах нет того мира, который я так пытался найти. На ее губах нет тех слов, которые я бы так хотел услышать. В ее руках нет моей жизни, и неважно, сколько в них красоты.
Бутылка давно уже была пуста. Женщина к тому времени склонила голову набок, подпирая ее рукой. Она что-то говорила про себя, пошатываясь на стуле. Я пытался расслышать.
– Пошел вон… Во-оон. Я сказа-ала… Исче-езни… – доносилось что-то в этом роде. Больше я не мог разобрать ни слова.
Я встал, задвинул стул и положил доллар на чай. Обернулся и пристально посмотрел ей в глаза. Нет, не те, я их не узнаю. Она не смотрела на меня, а только в то место, где я сидел минутой ранее. Видимо, я ей загораживал вид из окна. Вам нужна помощь, леди. Хотя бы подняться со стула, сами вы этого не сделаете, я знаю ваше состояние. Вам нужна помощь. А какое мне до этого дело? Я сдвинулся с места и прошел мимо нее, пусть ее поднимет кто-то другой, не привык я касаться чужих женщин. Отец сидел на своем месте и читал прессу, я прошел мимо него, как призрак, он меня не заметил. Нет, скорее сделал вид, что не заметил. Парижа в зале не было.