Поступил легко. Даже на удивление легко. И первый курс среди мажоров сыграл свою роль, когда он думал, что легко будет и дальше. Когда подражал, когда забывал, какой ценой даются родителям деньги на его содержание. Когда обнаглел настолько, что соблазнил дочку декана, за что фактически был отчислен после летней сессии.
А потом контрактное обучение. Работа по ночам. И ощущение абсолютной потерянности. Наверное, зацепился и выплыл только в силу молодости и характера. Скольких жизнь обламывала, он имел представление. Но, тем не менее, теперь у него была квартира в Киеве. Была хорошая машина. И была приличная работа, которую он любил. Охеренно круто!
Закревский припарковал машину на своем месте, приподнял воротник пальто и даже поправил шарф. Выбрался из салона, хлопнул дверцей и повернулся к подъезду, у которого, слегка притопывая, бродила Оля. На лавке наблюдался большой пакет. Определенно с едой.
- Ярик! – бросилась она к Закревскому.
- Я-рос-лав! – огрызнулся он. – Ты что? Ночевала тут?
- Нееет, - протянула Оля. – Ночевала дома, конечно. А то папа, ну ты помнишь… Приехала с утра. У меня тут пончики. С вишней.
- Я похож на голодающего?
- Это вкусно! – с этими словами она прижалась к его губам поцелуем. Ее губы сегодня тоже были с вишневым привкусом. Закревский резко отстранился и, придерживая ее за руки, рассмеялся. Смех был злой, дурацкий, самому не нравилось ржать. Но плечи его тряслись, а лицо было искажено гримасой безудержного веселья. Когда унялся, выдал:
- Я никогда в жизни больше не буду есть вишни.
- А что будешь? – неунывающим тоном спросила девушка.
- А ничего не буду. Из того, что ты таскаешь. Кстати, на хрена таскаешь-то? Типа заботливая?
- Ну типа да… ты ж на завтрак только кофе и пьешь. А это вредно, - заявила Оля.
- Заведи собаку. А мне на работу надо, - он кивнул на прощанье и направился, было, к крыльцу, как вдруг остановился и снова посмотрел на нее. Несколько мгновений молчал, а потом совершенно серьезно сказал: - Оль, кончай давай это дело. Я тебя видеть уже не могу, правда.
- Ярик! Но ты же лучше собаки, - пробормотала Оля ему в спину.
Он на ходу хохотнул и скрылся за дверью в подъезд. Поднялся на лифте на свой этаж, открыл ключом квартиру. Бросил в угол сумку и осмотрелся. Кроме пыли, все было по-прежнему. Изменился только он сам. Да и изменился ли так уж сильно? Всего-то пришел в себя, будто его снова отчислили из универа после того, как зарвался.
Не спеша разделся, отправился в душ. Выпил свой кофе, который был, по мнению Оли, вреден. Закурил по привычке в форточку. Все это на автомате. Ни минуты не задумываясь над действиями.
Может быть, не следовало выезжать в такую рань из Житомира, черт его знает. Но беда в том, что со сном теперь были проблемы. Едва засыпал, снилась… Ника снилась. Просыпался и уже не мог заснуть. Потому что боялся этих снов. Они были мучительными, душными, липкими. Как неутоленное желание. Симптомы его собственной болезни.
Закревский захлопнул форточку и пошел одеваться.
Менее чем через час, он вошел в приемную Максима Вересова, на ходу здороваясь с радостной Санькой и прочими ошалевшими сотрудниками.
- Шеф у себя? – бросил он новой помощнице (и когда Макс успевает их менять?).
- Да, но…
- Я Закревский! – объявил он, будто это что-то объясняло, и толкнул дверь в кабинет.
- Он – Закревский! – подтвердила Санька, торчавшая в приемной.
- Привет! – бросил Вересов появившемуся на пороге Ярославу.
- Бить будете? – хитровато спросил тот, закрывая за собой дверь.
- Охота была руки марать! – рассмеялся Макс и кивнул на кресло. – Ну и что это был за финт ушами?
- Надо было, - пожал Слава плечами. – Если считаешь нужным, увольняй. Повышай безработицу в стране.
- Пока не буду, - Вересов махнул рукой, - живи. Давай лучше кофе где-нибудь выпьем. Обсудим кое-что.
- Ну пошли, - криво усмехнулся Закревский.
После последнего их совместного с Максом «кофе», он вляпался по уши в Каргиных. И потом просиживал за этим самым столиком, ожидая Нику. Кофейный роман. В то время как она сама едва ли считала происходящее романом.
Механически помешивая сахар, Закревский отвлеченно думал, что пора возвращаться к работе. В этот месяц, валяясь в Житомире в доме родителей с пневмонией, он учился считать, что есть вещи важнее рыжей (если она еще рыжая) занозы в заднице. Получалось плохо. Возвращение вышло невеселым. Более того, теперь в нем поселилась дикая и нелогичная уверенность в том, что самое важное – это и есть она.