Когда Закревский звонил в дверь, почти уже надел на лицо выражение ленивого равнодушия. Но почему-то был уверен, что долго оно не продержится. За дверью было тихо. Закревский позвонил снова. Для верности стукнул в дверь кулаком.
Послышался какой-то шорох, звякнул замок, и дверь все же открылась. На пороге возникла Каргина. В яркой оранжевой пижаме с пчелками, сиреневом махровом халате и банкой мороженого в руках.
Брови ее взлетели вверх. Вероника вытащила изо рта ложку, и удивленно спросила:
- Что еще придумал Каргин?
Закревский окинул ее внимательным взглядом от ступней в пушистых термоядерно желтых тапках до рыжей макушки. Не узнавая заново, а будто бы знакомясь. Весь гнев резко куда-то подевался.
Потом уперся руками в дверные косяки, наклонился к ней и негромко, но отчетливо сказал:
- Тебе когда-нибудь говорили, что нельзя ввязываться в игру, которой не знаешь? А если ввязалась, то не стоит пренебрегать правилами?
- А по сути? – она отправила в рот ложку с мороженым, внимательно изучая появившееся в ведерке дно.
- А по сути – на хрена ты это сделала?
- Я правильно понимаю, Каргин пока ничего не хочет? – она насмешливо глянула на Закревского.
- Я хочу! Я хочу понять, на кой черт ты отказалась от иска, но не отказалась от развода.
Вероника кивнула.
- Ну раз Каргин не хочет, говорить нам не о чем, - она потянула дверь, чтобы закрыть.
Закревский придержал ее рукой, шагнул одной ногой за порог и выпалил:
- Перед последним заседанием я отказался от этого дела. На суде была? Вересова видела?
- Да мне-то какая разница, - вдруг улыбнулась и понимающе протянула: - Ааа… я тебе должна… за твой отказ? Та легко, мне не жалко. Проходи.
Она развернулась и потопала вглубь квартиры.
Он досадливо поморщился. И вошел в прихожую. Защелкнул замок. Разулся. Снял пальто. Неторопливо повесил на вешалку. И только потом проследовал в комнату. Лишь бы какую конуру Вероника Каргина не снимала. Недешевый ремонт, дорогая мебель. И она… с банкой мороженого и в оранжевой пижаме с пчелками. Под которой вряд ли есть хоть какое-то белье – не то, что французское.
- Ты всегда отдаешь долги? – он подошел к ней ближе. – Или случается увильнуть?
- Ты опять намерен разговоры разговаривать?
- Прикинь. Намерен. Как раз в том настроении. Мы полтора месяца трахались. Можно попробовать что-то новое. Например, сходить на свидание. Нормальное свидание.
Вероника закашлялась, поперхнувшись. И воззрилась на него, будто увидела живого марсианина.
- И нафига оно тебе надо?
- Допустим, влюбился, - легко бросил он, словно она спрашивала, который час.
- Сочувствую, - усмехнулась она в ответ.
- Сам в шоке. Никогда такой фигни не было. И почему-то именно сейчас и именно в тебя.
Вероника вздохнула. Отставила на столик банку, бросила в нее ложку и долго смотрела куда-то мимо Закревского.
- Пройдет, - наконец, устало проговорила она.
- А если я не хочу, чтобы проходило? – хмуро ответил он. – Последний месяц я торчал в Житомире у родителей. Ты мне снилась. Я без тебя не могу. Если брать в расчет то, что ты меня не любишь, ситуация совсем хреновая.
- Не надо было в Житомир ездить, - отмахнулась она. – Жил бы здесь привычной жизнью, ерунда бы не снилась.
- Ты – не ерунда, - мягко сказал Ярослав. - Может быть… ты привыкла считать иначе. С Каргиным это и не удивительно. Но ты – не ерунда.
Вероника расхохоталась.
- Я-то? Я-то нет. Я хуже. Я – ночной кошмар, - и резко оборвала смех. – Слушай, я не готова к душеспасительным беседам. А всякая любовь–морковь – это вообще скучно. Хочешь секса – диван не собран, хотя можно и без дивана. О! Может на кухне? Со всем остальным – не ко мне. Не хочу, слышишь, ничего не хочу. И никого. Особенно тебя! В Житомир он ездил! – и в Закревского полетела многострадальная банка из-под мороженого.
Розовато-белые капли, благоухавшие клубникой и ванилью, на его темно-сером пиджаке стали последней точкой. Закревский откинул ногой упавшую на пол банку и резко притянул Нику к себе.
«Никакого секса!» - настойчиво раздалось в его голове.