День был пасмурным и для апреля довольно холодным. Накрапывал дождь, пришлось включить дворники. Врубил радио, чтобы создать видимость оживленности в автомобиле. Потому что толком не знал, о чем говорить. Но доехали быстро. В обратном направлении пробки рассосались.
Выбравшись из машины, помог выйти ей. Когда ее рука оказалась в его, подумал, что не выпускал бы ее никогда.
- Родные пенаты, - зачем-то брякнул он, кивнув на ее окна. – Соскучилась?
- Соскучилась, - кивнула Ника, не отпуская его ладонь. – Ты же зайдешь?
- Зайду, - мягко ответил Закревский и улыбнулся одним уголком губ. – Как минимум дотащу к тебе сумку, и за это ты напоишь меня чаем.
- То есть чай у меня есть?
- Чай – есть, - рассмеялся он. – Кофе, прости, тебе пока нельзя. Но зато есть мороженое. На всякий случай. Только горло не простуди.
Ника засопела и шустро потащила Закревского за собой.
Зашли в квартиру. Он поставил сумку в углу и расстегнул куртку, разуваясь по дурацкой привычке без участия рук. Поглядывал на Нику. И, не зная, о чем говорить, выдал:
- Еще у тебя лампочка в комнате перегорела. Я вчера не успел поменять. Но сегодня сделаю.
- Да можно и потом, - отозвалась Ника.
Она разулась и прошлепала в комнату. Потопталась под окном, глядя во двор и, понимая, что они пошли по замкнутому кругу. Она вернулась домой. И он вернется. Поставит сумку, попьет чаю. И вернется к себе. Сорвавшись с места, она вылетела в коридор.
Ярослав стоял, привалившись к стене возле двери, будто ждал ее. И смотрел в ее лицо теперь безотрывно, выжидающе, настойчиво, как если бы искал что-то в ее зеленых глазах. И боялся не найти того, что искал, чему не было имени. Потом отлепился от стены и шагнул к ней.
- Ника, я…
- Что случилось с лицом? – спросила она, подойдя близко и коснувшись пальцами щеки, потом губы с затянувшимся порезом.
- Подрался.
- Больно было? – спросила она и легко прижалась губами к его губам.
- Тогда было, - прошептал он, мягко обнимая ее плечи и притягивая к себе.
- Хочешь чаю?
- Если нет, то уходить?
- Как хочешь, - Вероника отстранилась и принялась распаковывать сумку.
Обязанности будущего папаши были выполнены неукоснительно. В больнице проведывал, самочувствием интересовался, домой привез. Пора и честь знать. Ей. И отпустить его.
- Ника! – позвал он ее. Негромко. И как-то совершенно безнадежно.
- Что «Ника»? – вскрикнула она. – Ну что «Ника»? Чаю и сам себе нальешь. А дверь тем более захлопнешь!
- Я тебя люблю.
- Правда? А шарахаешься от меня, как от прокаженной!
Полученную информацию он переваривал относительно недолго. Она даже не успела вернуться к раскладываю вещей из сумки. Схватил ее за руку и все-таки притянул к себе. А потом произнес:
- Я не шарахаюсь! Я дня прожить не могу, чтобы тебя не видеть!
- Зато ночами прекрасно без меня живешь! – выдохнула она.
- Ника… - севшим голосом проговорил он и вместо ответа прижался губами к ее губам, узнавая их вкус заново. В то время как руки гладили ее спину и плечи. А сердце пустилось в безумный бой, почти до боли ударяясь о грудную клетку.
Она со смешанным чувством сожаления, что выпросила у него этот поцелуй, и счастья снова ощущать его губы, под которые подставляла щеки, шею, изгибалась в его руках и мысленно просила его не уходить. После сама находила его рот, обнимала, запускала пальцы в его волосы. И сходила с ума, как в первый раз.
- Я соскучилась, Слав, - шепнула Ника.
Он только негромко вздохнул и прижал ее к себе еще крепче, пока губы его продолжали свой путь от ее губ по шее вниз, к ключицам, еще ниже, оттягивая вырез свитера. Кожа ее была теплой и гладкой. Он знал, что щетина царапает эту белоснежную кожу, но и остановиться уже не мог. Стоило только сделать этот шаг. Снова. Потому что она ждала. Потому что она – «соскучилась». Потому что до невозможности истосковался по ней сам. Одна его ладонь скользнула ей под свитер, поглаживая живот, поднимаясь к груди. Сдвигая в сторону край бюстгальтера, сжимая пальцами сосок. Вторая исследовала спину – тоже заново. Будто бы все сначала.