И запустила видеофайл.
Ей удалось дышать ровно и глубоко, пока смотрела фильм на экране — цветной и со звуком. Кажется, даже не удивилась. Не позволила себе. Сама когда-то призналась, что предпочитает домашнее видео. Конечно, не совсем домашнее… За редким исключением, но ей всегда удавалось незаметно установить камеру. Сама не знала, для чего. Никогда не пересматривала. Значит, Каргин все-таки нашел записи.
Вот и посмотрела!
Там ничего не было такого, чего бы они не делали с Ярославом. Если бы только происходящее на экране не напоминало карусель. Кадры менялись, менялись мужчины, позы, звуки, но раз за разом была Вероника. Все время Вероника.
Она не отводила глаз. Не могла перестать смотреть так же, как продолжала кататься месяц за месяцем на этой чертовой карусели.
Лишь услыхав шум за дверью, она спешно выдернула флешку, вернула ее на место и поставила ноутбук в обычное положение.
— Ну все, Олег Юрьевич, если что, далее в телефонном режиме. Звоните. О следующей встрече вас Александра известит, — звучал голос Закревского в коридоре. Ему что-то ответили, дверь вздрогнула и отворилась. Ярослав вошел в кабинет и увидел Нику.
Он закрывал глаза и снова видел Нику. Раз за разом. На, под, спиной, стоя, лежа, в самых разнообразных локациях. Ничего такого, чего бы они не пробовали. С той лишь разницей, что каждый раз с разным мужчиной.
Оказывается, знать и видеть — не одно и то же. Просто знать куда как проще. Когда это перед глазами, то любые слова приобретают значение. Становятся реальными. И это именно то, о чем говорила Тася — готов ли он к такой жизни, когда каждый день может быть нанесен удар под дых?
Выпустив пар у Вересова, когда его деятельный ум выстроил план обороны и наступления на Каргина, он вернулся в свой кабинет и снова запустил эту гребанную флешку, будто ему доставляло удовольствие истязать себя. И пытался примириться с мыслью, что это тоже она. Она и вот такая. И это с ней. И теперь уже с ним. Будет всегда, никуда не делось и не денется. И как жить, когда теперь уже видел?
Закревский долго курил, чего никогда не делал в своем кабинете. Тушил окурки о пепельницу, потом начинал новую сигарету. Одну за другой. Когда начало тошнить, плюнул и, заглянув к Вересову со словами «Я на сегодня сваливаю», вышел на улицу. Воздух был странный. Теплый и одновременно свежий. Наверное, ветер. Он трепал волосы и заставлял сердце биться сильнее. И дышать полной грудью.
Потом он поехал домой. Не к Нике. К себе. В полной уверенности, что в этот день быть с ней просто не сможет. И еще сильнее ужасался себе — думал ведь, что сможет. Уверен был. Считал, что все чушь. Важно здесь и сейчас. А оказывается, гребанного файла с нарезкой достаточно, чтобы всю жизнь перевернуть вверх дном. И показать собственное малодушие во всей красе.
И трусость.
Перед будущим. Когда такое вот прошлое.
Дома нашел старый коньяк, оставшийся хрен знает с каких времен. Поставил перед собой. И долго смотрел на бутылку. Ужраться. Не выход. Легче не будет. Перед глазами все еще мелькали кадры. Совсем другие, чем в файле. Клуб, она без белья под мигающим светом, потом полумрак в автомобиле. Душ в гостинице. Пол. Стол. Кровать.
Диван в кинотеатре.
Когда впервые противно и мерзко стало самому. От себя.
Если вдуматься, был ли он одним из всех? Она ведь их даже людьми не особенно считала. А может быть, человеком она не считала себя. Нормальным человеком, который стоит большего. Или ей не нужно большего? Довольно «видеопотока»?
«Я соскучилась, Слав», — было еще и это. Сказанное неожиданно для него. В тот момент, который он считал переломным для них обоих. Может быть, придумал? Может, переломил ее тогда, когда не хотел ломать? Потому что искренно считал, что сломали ее до него.
Может быть, он никакое к черту не лекарство, как хотел думать. Идиот, хотел ведь. Слишком тщеславен, слишком себялюбив.
А потом приходит Каргин и, зная наперед, что любое себялюбие, любую гордость из человека легко вышибить, подсовывает под нос то, чего лучше не видеть. Но если уж увидел, остановиться невозможно. Будешь смотреть. Будешь перемалывать это в себе. Будешь ненавидеть — себя. Ее. Весь этот гребанный мир, в котором есть каргины и поток мужчин, которые прошли через ее тело.
Зачем она все еще его терпит? Из-за ребенка? Чушь. Она «что-нибудь придумала бы. Потом». Он сам навязывал ей себя. А она позволяла ему оставаться рядом. Нужно ей это? Он ей нужен?
За окном начинало темнеть. Он стоял у подоконника, сунув руки в карманы, и смотрел, как в доме напротив зажигаются окна — одно за другим, одно за другим. Его передернуло. Было кое-что, что он всегда упускал.
Ее фраза, лишь единожды оброненная по телефону. «Я жду тебя».
Может быть, она, и правда, ждет…
Закревский вернулся к столу, убрал бутылку и стакан в сторону. И быстро направился в прихожую. Обуваться.
До Оболони ехал через пробки чуть дольше обычного. Когда открывал своим ключом ее дверь, чувствовал, как к вискам приливает кровь и тягучими ударами бьется о сосуды.
Первым, что увидел, переступив порог, была Ника. Она стояла посреди прихожей, засунув руки в карманы халата и чуть склонив голову набок.
— Привет! Ну и где тебя носило? — спросила она, прищурившись.
— Заезжал домой, — негромко ответил он и захлопнул за собой дверь. — Проверить, все ли нормально.
Помедлил. Разулся. Снял куртку, прошел в комнату.
— Как дела? — спросил и подумал, что вопрос обыкновенный, но дебильный. Для нее этот день ровно такой же, как и вчера.
— Нормально, — Ника пожала плечами и пошла следом за ним. — А! Я же снимок нашла. С УЗИ, ну тот, с прошлой недели. Ты посмотреть хотел.
Она подошла к тумбочке и стала рыться среди бумаг.
— Не знаю, что ты там разбираешь, — усмехнулась Ника, протягивая ему отпечаток.
Закревский внимательно посмотрел на ее руку. Тонкое запястье, длинные пальцы с неброским маникюром. Потом взял снимок и поднял глаза уже на нее. Халат. Рыжие завитушки, собранные в пучок. Лицо то же, что и накануне. Спокойное лицо. Даже, кажется, счастливое. Ему еще этим утром хотелось думать, что счастливое.
Он резко отвел взгляд и стал рассматривать отпечаток.
— Ты не видишь? — поинтересовался будничным тоном. — Вот тут голова. Это ручка. Это… это, кажется, хвост.
— Хвост? — она посмотрела на картинку, потом на Славу. — Ну хвост, значит, хвост. Будет у нас хвостатый ребенок. Зато эксклюзив.
— Ну круто. Привяжем бантик. Красиво.
Он вернул ей снимок и улыбнулся, снова рассматривая ее, а в голове настойчиво билась дикая мысль — это не там, не тогда она была настоящая. Это здесь она настоящая. И все, что оставалось за дверью — это всего лишь дорога к ней. Не может быть по-другому. Не должно быть по-другому.
Сглотнул и притянул ее за руку к себе.
Вероника подалась к нему, посмотрела прямо в лицо и удивленно спросила:
— Что-то случилось?
— Переезжай ко мне, а?
Ее лицо вытянулось, она по-дурацки захлопала ресницами и забормотала:
— Я… я не думала… но если ты хочешь. Правда, хочешь.
— Правда. Хочу.
— Ну все, Олег Юрьевич, если что, далее в телефонном режиме. Звоните. О следующей встрече вас Александра известит, — звучал голос Закревского в коридоре. Ему что-то ответили, дверь вздрогнула и отворилась. Ярослав вошел в кабинет и увидел Нику.
Широко улыбнулся, пошел к ней и протянул ей ладонь, чтобы помочь встать.
— Вот это сюрприз! Осваиваешься?
Опираясь на его руку, Вероника тяжело поднялась.
— Да нет. Оказалось, из дома выбралась рано. Вот зашла. Ты занят?
— Уже нет, — он поцеловал ее, легко приподняв над полом. И снова улыбнулся. — Ну что? Пошли на наше место?
— Идем, — ответила Ника негромко, поцеловав в ответ. Она не понимала, что происходит, чертовски хотелось заплакать, но вместо этого она улыбнулась и, снова оказавшись на полу, взяла Славу за руку.