— С улицы, — торжественно провозгласила Оля.
«Оно и видно» — трепыхнулось в его мозгах. Но потом ее губы прикоснулись к его губам, а руки, с которых она уже стащила перчатки, как-то вдруг оказались под ремнем его брюк. Секса у Закревского, почитай, две недели уже не было. А Оля такая… Оля! Он слегка приподнял ее над полом и раздвинул языком ее мягкие губы в помаде с клубничным привкусом.
Оля живенько отвечала, обнимала за шею, пыталась скинуть с болтающихся в воздухе ног сапожки и при этом умудрялась попасть губами куда-то в его щеку, от чего та приобретала красноватый румянец стыдливой девушки, и ворковать что-то умильное о большой любви.
— Яяяярик, — с придыханием возвращалась она к поцелуям.
И так будет всю жизнь.
Они будут стоять в ЗАГСе на глазах толпы родственников, и, когда он станет надевать на ее безымянный пальчик колечко, она протянет: «Яяяярик!»
Он будет забирать ее из роддома, а она, глядя, как неловко он держит ребенка в руках, будет бурчать: «Яяяярик!»
Он станет сбегать из дома от бессонных ночей на работу, чтобы там задрыхнуть на диване в своем кабинете, а в спину станет раздаваться недовольное: «Яяяярик!»
Он вывезет семью куда-нибудь в Турцию, которую он ненавидит, но которую любит Оля, и, когда будет отлучаться куда-то в бар или к морю, стены пансионата будут содрогаться от ее «Яяяярик!»
Но совсем невмоготу станет на пенсии, когда от нее уже точно никуда не денешься. Целыми днями придется слушать: «Яяяярик! Яяяярик! Яяяярик!»
Закревский вздрогнул. Морок развеялся. И он замер, глядя на девчонку, покрывающую его лицо быстрыми поцелуями. Замешательство было секундным. Чтобы отлепить Олю от себя, пришлось приложить усилия.
— Так зачем пришла-то? — спросил он.
— Соскучилась, — недоуменно ответила Оля и полувопросительно добавила: — Ты ведь тоже.
Объяснять, что он соскучился по сексу, а не по ней, смысла не было.
— У тебя что? Пар сегодня нету? Что ты повадилась ко мне по утрам ходить, а?
— Сегодня зачет, а у меня автоматом, — она расстегнула куртку и стала стягивать рукава. — Я подумала… Новый год все-таки…
— Ну, Новый год. И че?
— Ну… мы могли бы… вместе.
— Оль, а у тебя точно зачет автоматом, а? Ты ничего не путаешь?
— Нет, — от удивления ее глаза стали большими и круглыми. — А что?
— Ну я подумал, что у тебя с памятью какие-то проблемы. Вот забыла, что мы в ноябре еще расстались, зачем-то приперлась, как ни в чем не бывало. Как ты учишься вообще, если у тебя такие проблемы?
— Ярик, — Оля всхлипнула, и ее красивые темные брови жалобно поднялись домиком. — Я… ты… мы… Мне пришло в голову, вдруг ты передумал.
— Я-рос-лав! — рявкнул Закревский. — У меня есть твои контакты. Если бы я передумал, я бы официально тебя уведомил. А сейчас извини, но мне на работу пора. Да и ты пойди… автомат свой в зачетную книжку поставь.
Девушка обреченно кивнула, снова натянула рукава куртки и вышла из квартиры.
— С наступающим, — сказала она на прощание.
На кофе времени традиционно не оставалось. Но Закревский уже рукой махнул. Все равно на заправку ехать — бензобак почти пустой. Там он и получил свой вожделенный эспрессо. Даже почти не опоздал в офис.
Девушки всех возрастов были нарядные, завитые, напомаженные. Единственный день, когда можно плевать на дресс-код. Тем более, после рабочего дня ехали в клуб на корпоративную вечеринку.
— Светлячок, а шеф у себя? — поинтересовался Закревский, вваливаясь в приемную Вересова.
— Пока да, но собирается уходить, — отозвалась Света и подтянула на плечах шаль.
— Вот тиран, тебя бы хоть сегодня отпустил! — хмыкнул Слава — Света собиралась уходить в декрет через месяц. Но она только расплылась в улыбке:
— А платье новое продемонстрировать сотрудникам? Я сегодня в костюме Колобка!
Закревский рассмеялся и без стука зашел к начальнику.
— Что без опозданий? — хохотнул вместо приветствия Вересов. — На премию нацелился?
— Как Новый год встретишь, так его и проведешь. На то и уповаю. Что у нас хорошего?
— Погода.
— Да, погода — сказка! — мечтательно объявил Закревский.
Пошел снег! В кои-то веки не мокрый! Последние годы со снегом на Новый год не особо везло.
— Значит так, отчитываюсь. Вчера был в суде по Каргиным. Вероника подала ходатайство. Оно теперь не алименты требует, а возмещение морального ущерба. Говорит, не хочу быть крестьянкой, а хочу — столбовою дворянкой. Про измены что-то городила, про то, что руку, дескать, поднимал. Доказательств, ясен пень, никаких. Зато время тянет. В общем, мы теперь, пока вся эта волокита, соберемся в лучшем случае к концу января.
Вересов отмахнулся.
— Нашел время. Сам разберешься со своими Каргиными. Я тебе сразу говорил, там процесс века. Года на три минимум, если не больше.
— Ну тебя с Борисоглебским хрен переплюнешь. На рекорд идете!
— Там воинствующие тылы оппонента прикрыты самой Линой Мильх, — рассмеялся Макс.
— У Каргиной тылы прикрывать бесполезно. Там такииие тылы — закачаешься. Мария Витальевна меркнет.
— Что, так скучно, что перешел к изучению тылов?
— Типа ты их никогда не изучал, даже когда не скучно, — крякнул Слава. — Кстати, об изучениях. Ты сегодня с простыми смертными Новый год встречаешь или чего поинтереснее нашел? Если что, то я с тобой. Беременный Светлячок в костюме Колобка на корпоративе — ужасно мило, конечно. И молодняк у тебя ничего пошел. Но с ними же не замутишь. Потом работать как-то рядом придется, когда серые будни наступят.
— Нет, сегодня вы без меня. У меня значительно интереснее, — заговорщицки сообщил Вересов. — Так что увидимся после праздников.
— Вот как что-то интересное, так Вересов один!
— Только не говори, что не знаешь, как провести Новый год.
— Да у меня по предпочтениям ничего нового и оригинального. Большой мальчик, разберусь. Тебе с твоим интересом удачи!
С этими словами он покинул кабинет шефа и направился к себе, где его уже подстерегала Санька. Вчерашняя выпускница юрфака. Что примечательно — однокурсница Марии Витальевны. Той самой, прикрывающей тылы. Санька сидела в холле и рассматривала рыбок в аквариуме. Единственная из толпы праздничных барышень она презрела условности и приперлась на работу в джинсовом комбинезоне, рубашке в клетку, которая была ей чуток великовата, и с волосами, убранными в конский хвост на затылке. По делу Каргиных она числилась его помощницей, но фактически ей велено было присматриваться и набираться опыта.
Увидев его, девушка подобралась, заправила за ухо выбившуюся прядку и открыла, было, рот, чтобы что-то спросить, как…
— Платье где? — поинтересовался Закревский.
— На сегодня дресс-код отменили, — легко пожала она плечами и улыбнулась.
— Да. Отменили. Для того, чтобы вы надели платье. Что вы здесь еще делаете? А ну кыш домой!
— Рабочий день еще не закончился, а у меня тут по Каргиным мысль появилась.
— Саша, мысли должны появляться после праздников. Сейчас мысли все в отпуске. Все. До свидания!
— А на корпоратив вы придете?
— Мне что? Делать больше нечего? С наступающим!
Закревский рассмеялся и пошел прочь, не обратив особого внимания на то, как Санька замерла на месте, кусая губы.
Потом он сделал ровно два звонка. Один родителям — с поздравлениями. И вечными обещаниями весной съездить проведать. Второй — Таське. Чтобы не волновалась, если он в ближайшие сутки не выйдет на связь. Старшая сестра была еще хуже родителей.
За окном весело кружились в воздухе снежинки. В свете фонарей и фар они казались живыми, как бабочки. К десяти вечера пробки почти рассосались. Народ разбрелся по квартирам и заканчивал рубить салаты. Хотя чем ближе к центру, тем оживленнее были дороги.