Закревский медленно подошел к своему любимому столику у окна. Сел и попросил меню. В конце концов, можно просто выпить кофе.
Когда Каргина вошла в кофейню, он уже расплачивался с официантом. Присела за столик, закинула ногу на ногу и негромко поздоровалась:
— Привет!
От одного только звука ее голоса, его от кончиков пальцев до мозга будто шибануло разрядом по всему телу. На него так не действовал ее вечно вызывающий внешний вид — внешнего он навидался. Было там что-то такое, на что он велся, что он обманчиво принимал за предназначенное только ему. Знал, что бред. И все же каждый день таскался в эту кофейню.
— Я думал, ты решила выспаться перед судом, — легко сказал он, поправляя манжеты рубашки.
— Решила. Для хорошего сна мне нужен хороший секс.
— Ну посмотрим, что мы можем с этим сделать.
Он встал, протянул ей руку и повел на улицу, к машине. Но, не доходя до парковки, остановился, мягко развернул ее к себе и наклонился к лицу, внимательно разглядывая тонкие черты в бликах вечерней иллюминации. Высокий лоб, темные брови вразлет, глаза в половину лица, губы не очень пухлые, но яркие, четко очерченные. В голову пришла уж совсем нелепая мысль — такие лица типичны для портретов эпохи Возрождения. Хотя на первый взгляд ведь ничего общего. Он наклонился еще ниже и поцеловал ее, что было самым неразумным, что можно себе представить — перед зданием собственного офиса. И перед завтрашним заседанием.
На мгновение Веронике показалось, что очутилась в параллельной реальности. Вечерние фонари, подсвеченные витрины, мягкие, нежные губы, теплота его рук и волнующий запах его усов. Это было похоже на… свидание? Какая чушь! Она тесно прижалась к нему бедром, чуть потерлась и, откинув голову, глухо пробормотала:
— Теряем время.
— Так спать хочешь?
— Так тебя хочу, — улыбнулась она довольной улыбкой.
Все. Мозг отключился. Доехать бы до гостиницы, где их уже встречали почти как родных.
Закревский усадил Нику в машину, сел сам и рванул с места по вечернему Киеву. Благо ехать далеко не надо. Периодически его правая рука оказывалась на ее коленке, легко выводила по ней узоры, потом пальцы его сжимались и начинали настойчивый путь к внутренней стороне бедра — по чулку. Туда, где, он знал это, теплая и гладкая кожа пылает в ожидании его прикосновений. Ни одна женщина так не реагировала на простые касания. Она же разве что не орала кошкой.
Уже позднее, в номере, таком же, как любой другой типовой стандартный номер в этой гостинице, когда покрывал поцелуями ее грудь, живот, бедра, ноги, освобождая ее от одежды, знал, что это правда — она хочет его. Хочет точно так же, как он хочет ее. Но черт подери, зачем ей все это нужно?
Распластав ее под собой и заведя ее руки вверх, прижимал их к подушке, когда глаза его наткнулись на багровые пятна чуть выше локтя ее левой руки. Вполне себе отчетливая пятерня. Свежая. Яркая. Сглотнул и посмотрел в ее глаза. На какую-то секунду задохнулся от того, какими зелеными они сейчас были. И спросил, кивнув на синяки:
— Откуда?
— Что?
— Это художество.
— Аааа, — протянула Вероника, быстро соображая, что она может придумать. Рассказывать про Каргина не собиралась: ни ей, ни этому толстокожему оно не нужно. — Та дед один… Дорогу переходил. Жалко стало. А он, старый пень, вцепился своей клешней. Теперь вот…
— Сама доброта, — негромко рассмеялся Закревский, ни секунды ей не поверив. Но потом неожиданно для себя самого выдохнул: — А завтра я буду жарить тебя в суде.
И только после этого вошел в нее.
Уткнувшись в пушистую стриженую макушку, Вересов сладко спал и видел цветные сны. Черт его знает о чем, но определенно о чем-то приятном! Однако какая-то сволочь решила нарушить его райское блаженство и… позвонить.
Телефон разрывался. Макс глянул на экран и нехотя принял звонок, выползая из-под одеяла, чтобы выйти из спальни. Закревский быстро не отстанет.
— Ну? — хрипло буркнул он в трубку.
— Макс, у тебя ж в органах связи какие-то остались? Дело есть.
— Ну?
— Только оно реально странное… Можно как-то пробить — Каргина никогда ни на кого в милицию не заявляла? Ну там побои, домашнее насилие, блаблабла.
— Угу. Только, сам понимаешь, гарантий не дадут. И сроки — до бесконечности, — бурчал Вересов, жуя кусок вчерашней пиццы, обнаруженной на кухне. — Что у тебя стряслось?
В трубке что-то зашелестело, но через мгновение беззаботный голос Закревского бодро промолвил:
— Да ничего особенного. Интуиция. Проверить надо. Если что-то такое было, она ж может и это на суде предъявить. Пока только языком трепала, но мало ли. Хочу быть готовым.
— Ок. Что получится — сделаем.
— Спасибо!
— Пожалуйста! — отключился Вересов и, вернувшись в спальню, примостился к Маре. Возможно, досыпать. Она пробормотала что-то невнятное, из чего более-менее можно было разобрать ее: «Завтра на работу». И обняла его за шею, сонно поцеловав щеку.
7
— Моральный ущерб? — расхохотался Каргин. — Моральный ущерб, госпожа Самородова? Да я, когда от господина Закревского узнал после прошлого заседания, ушам своим не поверил! Сегодня приехал, чтобы услышать из ваших уст.
После того, как в зале суда с Каргиным «пообщался» Закревский, это же право было предоставлено стороне Вероники Каргиной. Но Каргин легко давил адвокатшу своей значимостью и иронией под одобрительным взглядом Ярослава Сергеевича. После последней реплики Мария Витальевна побледнела и громко, насколько могла, ответила:
— Я думаю, это право истицы — квалифицировать ваше к ней обращение на протяжении пяти лет брака сообразно пережитому.
— Возражаю, Ваша честь! Квалифицирование — задача суда, но никак не сторон, — раздался звучный голос Закревского, который до этого весьма неслабо прошелся вдвоем с ответчиком по количеству пережитого последним за эти пять лет — он был в ударе. История совместной жизни Каргиных, а особенно ее финала, вышла у него виртуозно. Во всяком случае, о том, как Вероника изменила своему несчастному мужу с его же партнером по бизнесу, теперь знали все присутствующие в зале суда. Сама Ника слушала с видимым любопытством — для нее и старался. Она подперла кулачком подбородок, и ее локоны неожиданно черного цвета с баклажанным оттенком (когда успевает только?) вились по белоснежной коже плеча.
— Возражение принято, — отозвалась судья, с садистским наслаждением наблюдавшая за происходящим. Дела Закревского она смотрела как реалити-шоу. Поправила на носу очки и обратилась к Самородовой: — У вас есть еще что-нибудь по существу?
— Нет, Ваша честь, — сникла Мария Витальевна.
— Зато у меня есть! — хладнокровно отозвался Каргин. Закревский напрягся и бросил на него предостерегающий взгляд, но было поздно. Тот вынул из кармана конверт. — О каком моральном ущербе с ее стороны может идти речь, если вот эта фотосессия упекла меня в больницу с микроинсультом в прошлом году?
Он высыпал фото на стол.
— Есть желание посмотреть? — полюбопытствовал он и повернулся к жене: — Желаете ознакомиться?
— Надеюсь, ты заказывал профессионального фотографа? — Вероника протянула руку за фотографиями.
— На какого у Зубова денег хватило, — оскалился Каргин. — Фотки — его заказ, не мой. Хотел в желтую газетенку продать. Кстати, вопрос, а девочку ты заказывала?
— Ну не ты же! — она внимательно присматривалась к фотографиям.
— Учитывая, что пять лет ты жила за мой счет, можно считать, что я косвенно приложил к этому руку. Нравится? Я их у Зубова в последний момент перехватил. Мне довольно того, что он трахал мою жену во все дыры. Но чтобы это еще потом в газете печатали — все-таки перебор.