Страшно? Да, есть такое. Но не стыдно. Нисколько.
Гилберт тянется к диктофону, лежащему на кофейном столике между ними, и щелкает кнопкой, оканчивая запись. В тот миг Агате кажется, что с её запястий снимают наручники.
— Вы свободны, мисс Харрис, — уперев локти в колени, бурчит Гудман. — Позовите, пожалуйста, вашего дядюшку.
***
Она уходит сразу, как позволяет детектив. Насколько сама помнит, девушка даже не прощается напоследок. Агата не оборачивается, но замечает, как в кабинете за её спиной чуть скрипит софа.
За дубовыми створками слышится:
— Ты куда, Сэм?
— Я… Пойду, узнаю, как обстоят дела у криминалистов, — и после этого Харрис складывает два и два.
Макото идёт за ней. Потому, что тоже все понял.
А Харрис убегает. Потому, что совсем не готова обсудить события трехгодовой давности — ведь явно не думала, что её уход тогда станет не точкой, а многоточием.
От простоты этой мысли что-то в горле щёлкает. Девушка пытается пользоваться форой в считанные секунды, отменным знанием особняка, чтобы скрыться от Сэма — хотя бы на пару часов, чтобы дать себе время собрать разнящиеся мысли воедино, а вместе с ними собрать заодно и себя.
Но, вот же ж черт, за спиной раздается:
— Мисс Харрис, подождите, — и Агата, вопреки просьбе, ускоряется. Воздух из лёгких вырывается хрипами, каблуки от резкого шага чуть не слетают с пяток, но девушка, не обращая внимания, продолжает почти бежать.
Но попытка скрыться кончается неудачей, когда на её плечо падает рука помощника детектива, разворачивающая Агату на все сто восемьдесят. Харрис снова душит всхлип, что так и норовит перерасти в длительный плач, и понимает, что попалась. Теперь окончательно.
Пару десятков минут назад, сидя в кровавой ночнушке, она старалась на него даже не смотреть. Только теперь попытки отвести взгляд попросту бесполезны. И Агата, наступая на горло почти забытым эмоциям, мыслям, решает рассмотреть лицо Сэма.
А он почти не изменился… От бывшего стритрейсера этого Макото отличают лишь деловой костюм, под рубашкой которого можно разглядеть контуры старой татуировки, и уложенные волосы. Зато глаза у Сэма всё такие же — карие и глубокие.
И губы, наверно, такие же — мягкие, но ненасытные.
Агата чувствует, что начинает гореть. От одной только мысли, черт возьми!.. И, кажется, после обучения на другом континенте в голове у юной Харрис тесно должно быть от имен всех знакомых. Но, какого-то дьявола, так хорошо спустя года вспомнился именно случайный стритрейсер, с которым она суммарно и суток не провела.
Как иронично, да, Агата?
Да, судьба та ещё ироничная сука.
Какие-то секунды полицейский молчит, тоже её, по всей видимости, рассматривает. Интересно вдруг становится, сильно ли она поменялась; наверно, если бы не имя, Макото так бы её и не узнал. Ведь Америка привила Харрис простоту, граничащую с легкомыслием, некую грубость, умение показывать зубы — в общем, всё, что тётушка долгие годы пыталась искоренить.
Потом он, всё-таки отпустив плечо девушки, осторожно спрашивает:
— Прошу прощения, а мы раньше случайно нигде не встречались?
Тогда Агата понимает, что он тоже её узнал. С сердца падает часть тяжёлого груза, но выдохнуть расслабленно так и не получается.
Потому, что перед Харрис стоит тот самый гонщик, прочитавший ей примитивное хокку про белые хризантемы…
***
Нью–Йорк, 2018
Уговорить тётушку на поступление за границей было непросто, но сданные на сплошные «отлично» экзамены, обещания звонить каждый день по видеосвязи и сохранять голову на плечах сыграли свою роль. Аннет, конечно, ещё долгие месяцы предлагала Агате перевестись в какой-то универ в Шотландии, название которого Харрис даже не удосужилась запомнить. Только ближе к первой сессии, когда женщине позвонила первокурсница Колумбийского, которая, чуть ли не рыдая от счастья, сказала, что со второго курса получит стажировку у лучшего криптолога столицы, Сильвер-Харрис сама едва не заплакала.
Но со временем запал Агаты стал затухать. Она не становилась раздолбайкой, на которых сетовала бо́льшая половина преподавателей университета, но и «золотых» сессий у Харрис уже не было. Тогда девушка списывала все на молодость, которая «бывает лишь однажды», а подобия подруг, учившиеся в разы хуже, в один голос говорили, что Агате нет смысла беспокоиться о своей успеваемости.
На третьем курсе Харрис окончательно ушла в разнос, как сказала узнавшая о ее похождениях Элиза.
На курсе у них был один парень. Имя его уже совершенно забылось, но Агата очень хорошо запомнила его растрепанные блондинистые волосы и блеск часов на запястье. Для удобства, назовём его Джеймсом. Считался он «тем самым бэд-боем и красавчиком всего потока». Харрис он какое-то время даже нравился, поэтому, получив от него приглашение на «покатушки» по ночному городу, она быстро согласилась.
Если ей не изменяла память, то встреча с Джеймсом пришлась на начало октября. Агата шла по городу — никогда не спящему, но исправно погружающемуся в дрёму в период с заката до рассвета. Волосы, собранные в тугие локоны, подскакивали от каждого шага, а звенья цепи на кожаных брюках ударялись друг о друга в такт каблукам. Свидание было назначено в районе, в котором Харрис никогда не была ранее. Джеймс сказал, что «его тачка привлечет слишком много внимания ментов, и те могут накрыть все их покатушки», поэтому попросил подойти прямо к линии старта. Девушка чуть подула губки, но согласилась. Блондинчик расплылся в улыбке и, уходя, крепко сжал бедро Агаты.
Тогда ей это, насколько помнится, очень нравилось.
Когда Харрис пробилась через ограждение и очутилась возле подержанных спорткаров, Джеймс протирал зеркала дальнего вида. Агата оглядела авто взглядом не особо разбирающегося эксперта; машина имела заниженный клиренс, крутой спойлер багажника и ярко-красный цвет корпуса, привлекший особое внимание студентки.
Она рассматривала приборную панель спорткара через стекло, когда тогдашний кавалер заметил Харрис и, заткнув тряпку за пояс джинс, потянулся к девушке за объятием:
— Де-етка! Ну, наконец-то, пришла! — он раскинул руки и, не дав Агате времени припомнить, что ей пришлось на метро тащиться, обхватил девушку под рёбрами. Крепко, чего уж там; у Харрис от такого даже дыхание спёрло.
— Привет.
Едва прохрипела и почти сразу задохнулась собственным вздохом; рука Джеймса резво скользнула вниз по её позвоночнику и дальше, по ягодицам, сжимая и гладя изгибы.
Меж ребер что-то запыхало жаром; от чуть севшего голоса парня губы растянулись в недвусмысленной улыбке:
— Как насчёт прокатиться с ветерком? — спросил Джеймс. На мгновение в голове Агаты промелькнула мысль, что она, будучи прижатой к его груди, просто не имела выбора, но студентка быстро отмела эту думу в сторону. Харрис притерлась к груди парня и промурлыкала:
— Вроде, для этого здесь и собрались.
— Тогда прошу на борт, — хохотнул Джеймс и открыл для нее дверь автомобиля, предлагая девушке место пилота. Под рёбрами стало тесно от взявшегося из ниоткуда желания рассмеяться; Агата присела в ироничном книксене и, садясь, хихикнула.
На ее бедро, чуть поторапливая, с хлопком опустилась ладонь Джеймса.
***
Ветер свистел в ушах, залетая в салон через раскрытые задние окна. Волосы Агаты спутывались; вывески переулков проскакивали перед глазами короткими яркими вспышками. Стрелка спидометра не опускалась ниже ста километров в час, и сердце, казалось, билось с аналогичным пульсом.
Рука Джеймса лежала на коленке Харрис, лишь иногда падая на рычаг смены передач. Водил он относительно уверенно, но болтающийся слева от парня ремень безопасности особого доверия не внушал.