— Лоис, если ты подождешь всего лишь несколько…
— Мы ждали уже очень долго, Марк Может быть, мне следовало сказать это в первый же раз, когда ты задержался на работе или когда ты пропустил семейное торжество, потому что был сильно занят, но я здесь не для того, чтобы обвинять. Я тоже нашла для себя другие интересы. Нет ничего удивительного в том, что люди, поженившиеся в двадцать лет, имеют мало общего, когда им становится по сорок пять. Я думала, что мне будет достаточно Дины и дома, но это оказалось не так, Марк. Мы не настолько стары, чтобы прийти к такому примирению ради простого удобства или сохранения видимости…
Она говорила еще минуту или около того. Она не пыталась убедить меня, не убеждала и себя. Во всем этом мы с Лоис убедились уже давным-давно. Я думал, что мы достигли согласия, но мы всего лишь отказались от игры.
Пока она говорила, я пережил порыв влечения к ней, стремления обнять ее и сказать, что все еще может вернуться, мы можем начать сначала. Но все это осталось в прошлом. Я терял не Лоис, а самого себя. Она была подругой моей юности, она была женой мне в дни моей зрелости. Если Лоис уйдет — я сразу же почувствую себя старым. Но если я тем или иным способом удержу ее, это будет обманом. Мы заплачем, обнимемся, хорошо поужинаем и займемся любовью, а на следующей неделе мы опять будем сидеть в этом тихом кабинете, отвернувшись друг от друга и пребывая каждый в своем мире.
Всякий раз, когда нам приходится делать выбор, мы делим наш мир пополам, затем со следующим выбором делим надвое оставшуюся половину и так снова и снова, покуда мир наш не превратится в ничто. Наступает время для принятия главного решения, и ты вдруг обнаруживаешь, что этот выбор уже сделан. Когда я в первый раз предпочел работу дому, это не казалось мне важным решением, но прецеденты тому существовали как в жизни, так и в юриспруденции. Ко времени, когда Лоис закончила говорить, я примирился с ее уходом. Но оставался еще один, более трудный, вопрос. Я обязан был прояснить его, прежде чем Лоис выйдет.
— Я не позволю тебе забрать у меня Дину, — сказал я.
Это лишило ее хладнокровия. Она не повысила голоса, но глаза ее вспыхнули злобой. Лоис подошла ко мне, ткнув в меня пальцем так, словно это был пистолет.
— Даже и не думай спорить со мной из-за этого, — резко проговорила она.
Я что-то пробормотал, но Лоис буквально набросилась на меня.
— Значит, теперь ты решил стать родителем? Когда же это ты являлся им для Дины? Где ты был вчера вечером? Кто остается с нею, когда она болеет? Когда ты в последний раз взял отпуск или просто ушел с работы пораньше ради дочери? Я даже не думала, что у тебя хватит наглости…
Лоис закрыла глаза. Когда она заговорила вновь, голос ее понизился, но сказанное предназначалось не мне.
— Я ведь обещала себе, что не унижусь до мелодрамы, — сказала она.
Глаза ее открылись.
— Им нужен кто-то, кто верит в них, Марк. Когда в жизни Дины наступит критический момент, сможешь ли ты хотя бы поверить тому, что она тебе скажет? Или ты подвергнешь ее перекрестному допросу, чтобы выяснить правду? Ты так мало знаешь Дину, что даже…
— Сколько еще ты намерена выливать на меня все это? Я не виноват в том, что у меня не было твоей слепой веры в Дэвида. Вера — это то, что либо есть, либо нет. Если бы у тебя была та же профессия, что и у меня, если бы ты услышала все эти отказы от признания вины, увидела, какие неправдоподобные вещи совершаются людьми под влиянием момента-момента…
Лоис качала головой. Она позволила бы мне договорить, но внезапно я понял, что мне нечего больше сказать ей. Я подумал о Дине. О том, как я забирал ее после школы и какое у нее было лицо, когда она еще издалека замечала меня. Будет ли у нее еще когда-нибудь такое же искреннее выражение радости при виде своего отца?
После того как я в течение нескольких минут не произнес ни слова, Лоис сказала:
— Я не верю, что твои поступки превращают всех в циников, Марк. С Линдой этого не случилось.
Было странно слышать, как Лоис упоминала имя Линды, словно бы обе они объединились против меня. Лоис продолжила:
— Порой ты принимал решение быть тем человеком, которым сделала тебя твоя профессия.
Мой ребенок. По иронии судьбы я привык к тому, чтобы видеть каждый предмет с разных сторон. Прошлым вечером я был переполнен любовью к Дине, целиком охвачен ею. Но даже тут Лоис оказалась права. Я не знал, например, есть ли у нас что перекусить, когда Дина возвращалась из школы, или обедала ли она вообще. Я не знал, когда Дина готовит свои уроки. Моменты моего прозрения не могли устоять против каждодневной самозабвенной любви Лоис. Ее преимущество передо мной было бы таким же очевидным на бракоразводном процессе, как оно было доказано фактами повседневной жизни.