— Никто не говорил ему этого ни открыто, ни каким-то иным образом.
Нора сделала паузу, успокоилась и бесстрастным голосом спросила:
— Не выглядел ли он испуганным?
Я заколебался.
— Вид у него, конечно, был смущенный. Но вот испытывал ли он страх или нет…
— Призывы к высказыванию предположения, ваша честь, — спокойно вступила в разговор Линда.
Это был ее первый протест. Спасать меня было пока не от чего.
— Поддерживается, — сказал Уотлин.
— А вы на его месте боялись бы? — спросила Нора.
— Протест! Это не имеет отношения к делу.
— Вне всякого сомнения, — согласился Уотлин. — Вам следует лучше продумывать свои вопросы, — обратился он к Норе.
— Я не уверена, что в состоянии делать это с таким свидетелем, ваша честь. — Она снова обернулась ко мне. — Вы знали, что обстоятельства, сопутствовавшие этому признанию, вызовут вопросы, не так ли?
— Я мог это представить.
— В таком случае, почему вы допустили, чтобы оно было написано в подобном месте? Почему вы держали мистера Сталя в доме находящегося под подозрением главаря гангстеров, где мистер Сталь оказался в ловушке, когда делал свое признание? Не потому ли все и произошло, что в любой другой обстановке он не стал бы писать этого фальшивого заявления?
Линда шевельнулась, но я сделал едва заметное движение рукой, и она воздержалась от возражения.
— Во-первых, — спокойно сказал я, — я не держал мистера Сталя где бы то ни было. Просто его признание прозвучало именно там, где мы находились и куда он, кстати, приехал сам по доброй воле. А всякий, кому когда-либо случалось выслушивать признание, понимает, что, если подозреваемый начал говорить, не стоит просить у него тайм-аут и увозить его куда-то в другое место. В подобных случаях ему просто дают высказаться.
Но отвечая на ваш главный вопрос, я должен сознаться, что действительно сделал кое-что в отношении потенциально принудительной обстановки. После того как было написано признание, я не дал ему подписать этот документ там же. Я забрал Майрона Сталя с собой в машину и, лишь когда мы отъехали на несколько миль от дома Клайда Малиша и убедились, что нас никто не преследует, разрешил ему поставить там свою подпись. Вот почему на признании стоит подпись только одного свидетеля, то есть моя. И тут Майрон Сталь подписал эту бумагу в обстановке далекой от того, чтобы она могла внушить ему какой-то страх.
Сталь, конечно, попытался отречься от сделанного им признания, но он уже знал, что ему все равно придется отказываться от этого документа в целом, так что будет он подписан или нет — большого значения не имело.
Нора посмотрела на меня так, будто я попросту перепачкал дерьмом все свое свидетельское показание. «Продолжай, продолжай!» — было написано на ее лице. Я снова с невинным видом взглянул на нее. Публика при этом видела только мое лицо.
— Как далеко вам пришлось отъехать от дома Клайда Малиша, чтобы уже не испытывать каких-то опасений? — спросила Нора.
Ни Линда не сочла нужным заявить протест, ни я — ответить.
В конце концов Нора ступила на ту прямую, которую мы предвидели. Мы знали, куда она ведет — или должна будет привести.
Нора понизила голос и с сочувствием спросила:
— Все ваши действия — поездка в дом Клайда Малиша и получение признания от Майрона Сталя — проистекали от вашего беспокойства за судьбу сына, не так ли?
— Я никогда не отрицал этого.
— Дэвид был обвинен в сексуальном нападении и приговорен к тюремному заключению, верно я говорю?
— Да.
— Вы ездили к нему в тюрьму?
— Да.
— Больше одного раза?
— Да.
— Вы боялись за него, когда он там находился?
— Разумеется, боялся.
Я не смотрел на Дэвида, я пристально вглядывался в лицо Норы. Давай, напрашивайся на это! Выкладывай все на стол, Нора! — думал я.
— Фактически вы добились его перевода назад, в тюрьму округа Бексар, в ожидании дня повторного слушания?
— Я способствовал тому, чтобы его сюда вернули.
— Вы встречались с ним в этой тюрьме?
— Да. Несколько раз.
— Здесь ему было не многим лучше, чем там, не правда ли?
— Это нелегко решить.
— В любом случае вы хотели, чтобы он был освобожден? — спросила Нора. «Это было бы естественным желанием каждого на вашем месте», — говорил ее тон.
— Конечно, хотел.
— Вы сделали бы едва ли не все, чтобы помочь ему оттуда выбраться? Так ведь?
Это был риторический вопрос. Ее не волновало, каким окажется мой ответ. Но она не ожидала того, который я для нее приготовил.