Мне не удалось собрать из кусочков всю схему, но я осознал кое-что иное, сидя однажды вечером в одиночестве в своем кабинете и размышляя над взаимоотношениями «клиент — адвокат». Я раздумывал о способах, которыми мы служим нашим клиентам. Мы с Генри — Дэвиду. Нора и Линда — Менди Джексон, Майрон Сталь — Малишу. Я размышлял о том, как далеко нам порою приходится заходить. Когда я осознал это, то понял, что постоянно упускал из вида одного из игроков, о котором мне никогда не суждено было забыть, потому что он целился в меня из пистолета. Когда я подумал о его участии в заговоре, этот человек внезапно занял именно то место, которое ему принадлежало.
Разумеется, подумал я. Тот маленький щеголь был адвокатом.
Глава 13
Что-то чувствовалось в самой манере его речи и той полудюжине фраз, которые он употребил в разговоре, «Я представляю здесь своего клиента». «Выдвинуты спорные соображения». Это была речь юриста. Я отметил это бессознательно, потому что привык слышать людей, которые говорят подобным образом. Вот почему все юристы рано или поздно начинают говорить именно так: ведь мы слышим этот язык постоянно.
Было там и еще одно, что едва не произнес тот маленький франт. То, что он начал говорить, когда выхватил разозлившись пистолет. «Вы...» — это все, что он сказал. Тогда мне подумалось, что он хочет сказать что-то насчет меня, но гораздо логичнее было предположить, что он намеревался сообщить нечто более важное. Вот почему он и остановился — контраст между репликами мог стать ключом к опознанию его собственной персоны. Кто за этим «вы»? Адвокаты по уголовным делам? Техасцы?
Почти следом за открытием профессии моего маленького собеседника пришла догадка, подсказанная его специальностью, его возрастом и перевешенными фотографиями в кабинете Сталя.
Я не помнил года выпуска, но запомнил юридическую школу. Я сам сделал несколько необходимых звонков. Через день (я настоял, чтобы материалы были высланы мне срочно и наложенным платежом) я уже имел на своем рабочем столе нужную мне фотографию. С лупой в руках я чувствовал себя неким Шерлоком Холмсом, но без нее было не обойтись. Лица мужчин на фотографии — тогда там обучались только мужчины — были недостаточно отчетливы, а я искал двоих, которые прожили почти тридцать лет с тех пор, как этот снимок был сделан. Юридический факультет оказался настолько любезен, что вместе с фотографией выслал и расшифровку, так что мне не пришлось тратить времени на поиски Майрона Сталя. Он выглядел на редкость молодо: волосы его были так густы, что, очевидно, не слушались расчески, а улыбка настолько обаятельна, что просвечивала сквозь его торжественно-важную мину. Он еще не провидел своих грядущих дней. Я долго смотрел на юного Майрона, прежде чем перевести лупу дальше.
В первом ряду перед ним стоял франтоватый маленький человек. Он не выглядел ни франтоватым, ни маленьким там среди своих сверстников по юридической школе, хотя крохотные усики были у него уже тогда, в не склонную к украшательству эпоху Эйзенхауэра. Я нашел в списке его имя. Саймон Хоторн. Имя, предопределившее его франтоватость и ему подходящее[8]. Я еще долго и пристально разглядывал молодого юриста, прежде чем вызвать в кабинет Джека Пфистера и передать эту фотографию ему.
Майрон Сталь был из тех, кто вполне могли вывесить фотографию выпускного курса своего юридического университета на стене собственного кабинета. Она, вне всякого сомнения, там и висела, до тех пор пока хозяин не нанял для выполнения определенной работы одного из своих бывших однокашников. Сталь не хотел, чтобы след этого мог привести к нему или к его работодателю. Почему он просто не воспользовался услугами какого-нибудь местного головореза из когорты Малиша, чтобы угрозами принудить меня к закрытию дела? Потому что оставался риск, что я узнаю его или смогу отыскать по снимку из альбома в полицейском архиве. Может быть, Сталю даже нравилась мысль, что объяснение статей закона я получу от юриста.
И к тому же его старый однокурсник Саймон Хоторн вполне подходил для такой работы. Джек собрал досье на Хоторна быстро и без особого труда. Его имя было известно в Юридической ассоциации штата Виргиния. В начале семидесятых Хоторна вынуждены были исключить из нее. Главным образом за причастность к махинациям с налогами, хотя Хоторна подозревали и еще кое в чем. Ему удалось избежать тюрьмы, но это лишило его средств к существованию, и по меньшей мере последние десять лет он переживал тяжелые времена. Мне вспомнились его потрепанные манжеты. Маленький щеголь, должно быть, обрадовался, получив работу от своего бывшего сокурсника.
Достаточно ли этого? Или нет? Так трудно проникнуть в мысли человека, который пытается догадаться, о чем думают другие.
Линда сидела молча и глядела на что-то позади меня. Она так же напряженно размышляла, как и я.
— Я хочу сказать, что это" именно то звено, которого нам недостает, чтобы подобраться к Малишу. Но достаточно ли будет его для Уотлина? Его хватило бы, будь уверен судья, что все в округе считают, что ему следует дать разрешение на новый процесс. Да еще если бы мы доказали, что этот план достаточно зловещ и очевиден. Что ты об этом думаешь?
— Я не уверена, — медленно проговорила Линда. — Возможно, если бы ты поговорил с ним, убедил его в том, что он будет первым, кто открыл этот большой заговор...
— Не имеет смысла еще раз с ним разговаривать. Он очень ясно дал понять, чего хочет, — доказательства, которым он смог бы прикрыть свою задницу. В следующий раз я намерен встретиться с ним не иначе, как по разные стороны от судейского барьера.
Линда кивала.
— Может быть, я... — начала она, но замолчала.
Я наблюдал за нею. Линда по-прежнему не смотрела на меня — во всяком случае открыто — с тех пор, как я сообщил ей, что выяснил, кем был тот маленький франт. Она выглядела встревоженной, смущенной. Казалось, эта новость заставила ее ум метаться в слишком уж многих направлениях, чтобы она смогла определить, что ее окружает. Я опробовал на ней еще одну свою идею.
— Может быть, мне в первую очередь следует обратиться к прессе? Это хорошая история. Она уже и раньше была на слуху у всего города.
— Нет, — сказала Линда, и она была права. — Если ты попробуешь этот путь и ничего не выйдет, ты лишишься важного преимущества: знания того, чего, по мнению других, ты знать не можешь. Не обращайся к прессе до тех пор, пока не почувствуешь, что иного выхода не осталось. Если ты потом решишь, что твою информацию лучше использовать частным образом, — пути назад уже не будет.
Она смотрела на меня, пока я не кивнул, согласившись с нею.
— Но это отбрасывает нас назад, к изначальному вопросу. Как нам воспользоваться этим?
Мы вертели вопрос и так и этак, пока он не был самым тщательным образом измочален, но никаких ответов не нашли. Прежде чем уйти, Линда взяла меня за руки и сказала:
— Марк, не предпринимай ничего, не поговорив прежде со мной. Обещай мне.
— Ты не доверяешь моему здравому смыслу?
Она открыла рот, чтобы, как я догадался, возразить, однако изменила намерение еще до того, как заговорила.
— В этом — нет. Тебе самому не стоит ему доверять. Ты бы на моем месте сказал то же самое.
— Хорошо. Я не стану действовать сгоряча.
Она быстро обняла меня, так, будто торопилась попрощаться. Словно бы знала, чего стоит мое обещание. Понадобился лишь один толчок, чтобы нарушить данное ей слово, и это ожидало меня дома.