— Тебе самому-то нравится, что получилось? — спросила я как-то вечером, когда мы играли в моей комнате.
— Ну, наверное, нравился, — ответил он, едва сдерживая смех. — Теперь у меня настоящий еврейский пенис.
— Такой же, как у мистера Голана, — кивнула я, откидываясь на подушку, и не сразу почувствовав, какое странное молчание вдруг заполнило комнату.
— Откуда ты знаешь, какой пенис у мистера Голана?
Его лицо как будто покрылось белым восковым налетом. Было слышно, как он тяжело сглотнул. Я села в кровати. Тишина. Только глухой собачий лай с улицы.
Тишина.
— Откуда ты знаешь? — повторил он. — Расскажи мне.
В голове что-то колотилось. Меня затрясло.
— Только никому-никому не говори, — попросила я.
Он вышел из моей комнаты, сгорбившись, словно взвалил на себя груз чересчур тяжелый для его возраста. Но он все-таки нес его и никому не рассказывал, как и обещал. Я так никогда и не узнаю, что произошло тем вечером, после того как брат вышел из моей комнаты; он отказывался говорить об этом. Просто я никогда больше не видела мистера Голана. Во всяком случае, не видела живым.
Немного позже брат разыскал меня под покрывалом, в душном, воняющем страхом и смятением коконе. Я была в ужасе, я чувствовала, что все потеряно, я шептала: «Он был моим другом», и мне казалось, что это не мой голос, потому что я уже стала другой.
— Я найду тебе настоящего друга, — пообещал брат и в темноте прижал меня к себе.
Он был твердым и надежным, как гранит. Мы лежали в темноте, обнявшись, и делали вид, что ничего не изменилось и мир остался таким же, как прежде. Что мы оба все еще дети, что доверие — такая же неотъемлемая и постоянная часть жизни, как время.
~
Родители жарили индейку. Мы с братом доели последние шоколадки из праздничного набора, нас уже начинаю подташнивать от тянущегося с кухни чересчур густого мясного духа. Гирлянда на рождественской елке подозрительно моргала, и в ней что-то потрескиваю, вероятно, из-за плохого контакта (мать предупредила, чтобы мы ни в коем случае не трогали гирлянду мокрыми руками). Гора нераспечатанных подарков под елкой приводила нас в отчаяние: открывать их до ланча родители не разрешили.
— Осталось потерпеть всего часик, — заглянув в комнату, объявил отец.
Он был наряжен эльфом, и его лицо под полями шляпы казалось странно молодым.
И подумала, что он похож не на эльфа, а на Питера Пена: на вечного мальчика, а вовсе не на злобного маленького духа.
Отец любил маскарады. И относился к ним очень серьезно. Не менее серьезно, чем к своим обязанностям юриста. И каждый год он радовал нас новым сказочным персонажем, который резвился в доме все Рождество. Ощущение было такое, как будто к нам в Дом самовольно вселился незваный и нежеланный гость.
— Слышите? — повторил отец. — Остался всего час.
— Тогда мы пойдем на улицу, — недовольно буркнул брат.
Мы скучали. Все остальные обитатели нашей улицы уже распаковали свои подарки и теперь гордо демонстрировали все эти полезные и совсем бесполезные вещи перед соседями. Мы сидели на мокрой каменной ограде и смотрели на них с завистью. Мимо нас трусцой пробежал мистер Харрис в новом спортивном костюме, к сожалению обтягивающем его телеса как раз там, где не следовало бы.
— Это от моей сестры Венди, — похвастался он и, ускоряясь, помчался дальше, к воображаемой линии финиша.
— Он терпеть не может свою сестру Венди, — сообщил мне брат.
Наблюдая за тем, как скрывается за поворотом нелепое оранжево-пурпурное пятно, я подумала, что и она, наверное, не особенно любит мистера Харриса.
Без трех минут два отец громко позвал нас:
— Ланч!
— Ну, пошли, — сказал брат. — «Что ж, ринемся, друзья, в пролом…»
— Куда-куда? — не поняла я, но он уже вел меня к столу, уставленному щедрыми и бескорыстными дарами, о которых позаботились наши родители.
Сначала я увидела коробку, большую картонную коробку от телевизора, из-под которой торчали только ноги брата.
— Я уже дошел? — спросил он, приближаясь к столу.
— Почти, — подсказала я, и, сделав еще один шаг, он водрузил коробку на стол.
От нее исходил злачный запах сырой соломы. Коробка слегка шевелилась, но я нисколько не испугалась. Брат распахнул картонные створки и вытащил на свет самого большого кролика, которого мне когда-нибудь доводилось видеть.
— Я же говорил, что найду тебе настоящего друга.