В Монголию Елена поехала с Катей старше ее на три года из их же села, и распределили их вместе в один из населенных пунктов под Улан-Батором, недалеко от ныне большого городского поселка Гэндын. Незаметно пролетело время на чужбине, до окончания срока отработки оставались считанные дни. Девушкам уже объявили время отъезда и в какой день они получат расчет.
Однажды после утомительной работы, когда они затаривали шерсть в тюки, Елена с подругой возвращались к себе в общежитие. Идти было с километр. Был июльский ранний вечер. Девушки прошли почти половину пути, когда Катя предложила отдохнуть под тенью двух сосен, росших на обочине степной дороги. Они любили иногда здесь посидеть. Елена на ходу сняла с себя тонкий джемпер, но так неловко, что перевернула его наизнанку. В следующую минуту девушки с удивлением огляделись вокруг, пытаясь увидеть знакомую дорогу и две сосны на обочине, но ничего этого не было. На горизонте не было знакомого вида их рабочего поселка, в котором они жили уже два месяца.
Девушки попытались найти прежнюю дорогу, но безуспешно. Подружки были сбиты с толку и шли неизвестно сколько времени, может быть, полчаса или даже час с лишним. Местность, в которой они очутились, была им незнакома. Им ничего не оставалось, как идти вперед в надежде отыскать свою знакомую дорогу в общежитие.
Измученные поиском выхода из этого тупика путешественницы вдруг заметили впереди красивый тенистый сад, из глубины которого проглядывала красная крыша дома. Туда и направились обрадованные девушки.
Скоро они зашли в сад, пошли по хорошо утрамбованной дорожке, по обеим сторонам которой густо цвели кусты белых хризантем, и дошли до беседки, увитой зеленым плюшем. Внутри беседки Елена заметила раскрытую книгу, пролистав ее, Елена поняла, что книга написана со старым дореволюционным правописанием: ей бросилась в глаза буква “ять” в конце слова. Сад был ухоженным, значит, неподалеку должны быть люди. Поэтому решено было идти дальше по аллее. В отдалении они не раз видели людей. Они догадались, что это были русские люди – часть мужчин была в военной форме. Причем, как показалось девушкам, в форме дореволюционной русской армии – так одевались офицеры царской армии и белогвардейцы.
Люди, хотя были далеко, могли увидеть девушек, но не обращали на них внимание… Девушки хотели их окликнуть, но не решились… И прошли через сад как будто незамеченными.
Когда девушки вышли из сада, солнце уже заходило за горизонт. Лена накинула джемпер и с удивлением увидела привычный пейзаж: она с Катей снова у двух сосен на обочине дороги.
Позже, через несколько лет Лена по памяти нарисовала план той незнакомой местности и показала случайному знакомому, который бывал в Маньчжурии. Они пришли к выводу, что, скорее всего, ухоженный сад с великолепно выстроенным особняком, куда неожиданно попали девушки, находился в предместье Харбина или другого города Северо-Восточного Китая, в 30-е годы можно было увидеть типично русский стиль в планировке садов с их тенистых аллеями и беседками. Случай с девушками тем более можно считать достоверным, что они попали в тенистый сад, построенный именно в таком стиле – с беседками и раскидистыми деревьями на аллеях.
Харбин был заложен правительством царской России на рубеже XIX – XX веков как железнодорожная станция для строящейся КВЖД, превратившись со временем в довольно крупный торговый город, ставший после революции культурной и даже образовательной столицей Маньчжурии, поскольку кроме театров там открылись высшие учебные заведения, основанные выходцами из России, где обучение велось на русском языке в основном для эмигрантов. Это был полностью русскоязычный город с русской речью на улицах и надписями на вывесках магазинов на русском языке. Это уникальное явление – существование параллельного Советской Россией русскоязычного мира с русской культурой.
Харбин, безусловно, можно было считать столицей русского Китая. Из 44 тысяч населения к 20-м годам там более ста тысяч принадлежало выходцам из России. К жившим там еще до революции русским – служащим КВЖД и прочим, после революции и Гражданской войны добавилось огромное количество белоэмигрантов. Причем они жили и в других частях Маньчжурии, например, в Хайларе, в районе Трехречья, ближе к границе с СССР, в Тяньцзине…
После окончания Второй мировой войны, как известно, это население постигла тяжелая участь – вынужденные уехать из Китая, они разбрелись по всему миру, осев в Америке, Австралии… Те же, кто вернулся в Россию, не повезло, ибо в 1945 году все мужское русскоязычное население подлежало обязательному аресту. Тысячи мужчин оказались в лагерях. Оставшимся жить в Китае там становилось едва ли возможно из-за притеснений китайцев, и настойчивой пропаганды – как со стороны советских агитаторов, так и со стороны иностранцев, например, австралийцев, выехать за пределы Китая. Так что, просуществовав около трех десятков лет, осколок старой России оказался потерянным. В Маньчжурии возникло некое подобие альтернативной истории, где люди могли бы жить примерно так, как если бы не было в России Октябрьской революции. Необычный и тяжелый эксперимент незримых вершителей истории по продолжению дореволюционного образа жизни на китайской земле прекратился.