А когда он повернул голову и она увидела его профиль, дыхание вдруг перехватило. Соня подошла ближе и нерешительно остановилась.
- Худокосов? - тихо спросила она.
Он обернулся. Да, это был он. С длинным шрамом через всё лицо, чуть полысевший и с усами, но всё-таки он.
- Златоумова! - удивился он, тоже мгновенно узнав её, и раскрыл объятия. - Знаменитый санинструктор!
Соня со смехом обвила его руками за шею и звонко чмокнула в чисто выбритую впалую щёку.
- А я о тебе в газетах читал, - протянул Худокосов. - Ну, думаю, герой девка! Ну молодец! Хвастался всем, что с тобой знаком. - Его глаза лукаво блеснули. - Даже думал отыскать тебя да замуж позвать.
Соня заливисто рассмеялась и смущённо опустила глаза. На щеках появились ямочки. Она погладила пальцами четыре нашивки за ранения на его мундире и сделала шаг назад.
- Поздно, Худокосов. У меня уже другая фамилия.
- Ну вот! - наигранно опечалился он. - Конечно, кто-то тебя уже прибрал! И какая же у тебя фамилия?
Соня повела плечами, переступила с ноги на ногу.
- Мы когда капитана раненого до госпиталя дотащили, - сказала она, - он пообещал меня после войны найти и жениться... Обещание выполнил. Нашёл и женился. Так что теперь я Лемишева.
Худокосов улыбался. Яркое солнце слепило глаза. Над зданием Дома Офицеров развевалось красное знамя.
Война осталась в прошлом.
________________________________
*Наверх! Там девушка! (нем.)
Фройляйн Шоколад
Ида с облегчением скинула с ног неудобные туфли, села на пуфик и принялась с наслаждением, чуть прикрыв глаза, разминать затёкшие пальцы, потом накинула свой лёгкий, расшитый золотыми нитями шёлковый халат и повернулась к зеркалу.
В гримёрке стояла тишина. В усыпанных жёлтыми алмазами звёзд тёмных небесах висела печальная луна. Она безразлично заглядывала в высокое незашторенное окно и серебрила стёкла своим мистическим, призрачным светом. Ида протянула руку, включила лампу над заставленным косметикой столом и внимательно вгляделась в своё отражение в зеркале. Из аккуратной, изящной причёски не выбился ни единый локон, помада на губах алела ярким красным цветом, а кожа была покрыта ровным толстым слоем пудры. Эту пудру подарил ей Маркус фон Вайц, офицер СС и её самый страстный ухажёр. Качество пудры было отменным: она с лёгкостью скрывала все, даже самые сложные дефекты кожи, вот только в силу возраста никаких дефектов на лице Иды ещё не было - ей совсем недавно сравнялось восемнадцать лет.
Ида тихо вздохнула и отвернулась от зеркала. Кто бы знал, как ей всё это надоело! Как осточертело выступать в этом прокуренном кабаре и чувствовать на себе сразу несколько десятков сальных, жаждущих взглядов, как обрыдло притворяться весёлой, дружелюбной и доброжелательной в отношении этих... этих свиней! При одной только мысли о них Ида невольно сжала кулаки. Взять бы автомат, выйти в зал и перестрелять со сцены всех сидящих там тварей в серо-зелёной форме!..
Она зажмурилась на секунду. Так, нужно успокоиться. Ни к чему сейчас разжигать свою ярость - она ей ещё пригодится тогда, когда для оккупантов настанет, наконец, час расплаты за всё, что они творят на их земле. За тысячи ни в чём не повинных убитых людей, за голод, за произвол, за причинённые страдания - они ответят за всё, Ида была твёрдо уверена в этом. Вот только когда - не знала.
В дверь негромко постучали. Ида вздрогнула, вынырнула из своих мрачных мыслей и, натянув на лицо фальшивую улыбку, крикнула на немецком:
- Да-да, войдите!
Дверь бесшумно приотворилась и в проёме показалась кудрявая мальчишеская голова. Он, не переступая через порог, протянул вперёд букет шикарных белых роз и сказал:
- Вот, Шоколадка. Опять тебе от Вайца.
- О! - Ида встала, легко прошагала босиком по мягкому ворсистому ковру и приняла букет у него из рук. - Передай герру фон Вайцу мои благодарности.
- Всенепременно! - ухмыльнулся мальчишка и нагло захлопнул дверь прямо у неё перед носом.
Несколько секунд Ида ошарашенно смотрела на неё, потом медленно попятилась к туалетному столику и тяжело опустилась обратно на пуфик. Пальцы разжались, и сладко пахнущие розы рассыпались веером у ног. Ещё минуту назад ею владела безграничная святая ярость, а теперь охватила горечь - сильная, тягучая и тоскливая. Её считают предательницей. Даже этот юнец открыто её презирает, что только что и продемонстрировал, хотя сам прислуживает немцам. И уж наверняка получает за это деньги!
"Ты ведь ничего не знаешь! - хотелось крикнуть ему вслед. - Ты! Ничего! Не знаешь!"
Поддавшись порыву, Ида вскочила и кинулась к двери, но остановилась. Пальцы застыли на ручке. Нет. Она не может. Не может вот так просто взять и выдать свою тайну - она просто не имеет на это права.
Из зала кабаре доносились весёлая музыка, смех, обрывки разговоров. Часы на стене показывали ровно десять - вечер только-только начинался, и Иде предстояло ещё не меньше трёх часов всячески развлекать и веселить ненавистных оккупантов. Она бы с радостью плевала каждому из них в лицо, но вместо этого мило улыбалась и кокетничала, делая вид, будто их многочисленные и бесконечные комплименты её смущают. А они дарили ей цветы и водили в рестораны.
Самых ярых ухажёров было два: фон Вайц, штурмбанфюрер СС, высокий привлекательный мужчина с густой копной пшеничного цвета волос и пронзительным взглядом янтарно-карих глаз, и Курт Зиммель. Последнего Ида не любила особенно - худощавый, с тонким прямым носом и слегка вытянутым лицом, он был немногословен и довольно саркастичен в общении, что частенько задевало Иду за живое, но всё же обладал каким-то таинственным, присущим только ему мрачным обаянием и неповторимым шармом. Может, виной тому был его голос - всегда тихий, спокойный и уверенный, с лёгкой хрипотцой. Он казался бархатным. А может, дело было в его всегда сдержанных манерах, неизменно вежливом поведении или - что почему-то смешило Иду - в его родинке над левой бровью. Она делала его лицо особенным, только вот в чём, Ида не понимала. Просто он отличался от других фашистов и всё тут.
Он хотел, чтобы она принадлежала только ему, и как-то раз даже пытался уговорить её прекратить выступать в кабаре, чтобы на неё "не пялились все эти мужчины". В ответ Ида только холодно расхохоталась и попросила оставить её в покое, а Зиммель, сощурив свои маленькие, опушённые короткими рыжими ресницами глаза, отчеканил:
- Всё равно я сделаю по-своему. И вы никогда больше не появитесь в этом вертепе.
И, резко развернувшись на каблуках, ушёл. С тех пор тему выступлений Иды он больше никак не задевал, но она точно знала: он не отступился и всё равно добьётся своего.
Ида аккуратно, стараясь не уколоться о шипы, собрала с ковра розы и поставила в стеклянную вазу на соседнем столике. Что ж, пора готовится к следующему номеру. Зрители ждут.