- А ну обратно, я сказала! - сердито насупилась она. - Ишь, разбегались они тут, нихай как тараканы!
Он посмотрел в её суровые серые глаза. Держала Любка его крепко, с силой, какую не положено иметь девушке её комплекции.
- Люба, - вкрадчиво сказал он. - Люба - это любовь значит?
- Ну любовь, - буркнула она. - И что с того?
- А то, - Андрей широко улыбнулся, - что должна ты понимать, что там живая душа осталась. Забрать надо.
- Какая ещё живая душа? - Её брови поползли вверх, испещрённый веснушками лоб собрался в мелкие складки. - Раненый, что ль?
- Нет, - честно ответил Андрей. - Котёнок мой там. Филимон.
- Что-о?.. - Люба удивлённо раскрыла рот. - Дурак что ль? Быстро в кузов, я сказала!
Она решительно потянула его назад, но Андрей ловко вывернулся и широкими скачками побежал к бывшему кабаре, напрочь позабыв и о ране, и о головокружении, и о кровопотере.
- Ух, котяра вшивый! - сердито крикнула вслед медсестра.
Писк Филимона он услыхал ещё метров за десять. Котёнок жалобно мяукал, пытаясь выкарабкаться из-под доски, просовывал мордочку в щель. Андрей выхватил его и прижал к себе.
- Ну что, малой? Испугался уже, думал, не приду?
Филимон сердито фыркнул и заизвивался в его руках, а Андрей развернулся и со всех ног припустил обратно. Как бы не наказали его за эту мини-самоволку! Но командир сегодня пребывал в отличном расположении духа и на Любушкины возмущённые жалобы только махнул рукой. Андрей сунул котёнка за пазуху и, уцепившись за борт полуторки, ловко вскочил в кузов. Люба забралась следом и сунула кулак ему под нос.
- Унюхал, чем пахнет, животновод? - грозно спросила она, стащила с головы белую косынку и стегнула Андрея по лицу. - Вот тебе! Вот!
Косынка мелькала в воздухе маленьким белым парусом. Андрей поднял руку, защищаясь от Любушкиного гнева.
- Люб... Люба! - сквозь смех говорил он. - Ну хватит! Люба! Я и так раненый! Ну Люба!
Люба окинула его хмурым взглядом и принялась повязывать платок обратно на голову. Её тёмно-русые волнистые волосы блестели глянцем в солнечном свете, в прядках вспыхивали яркие искорки, а в больших, опушенных длинными ресницами серых глазах плескалось недовольство.
- Да ладно тебе, сестричка, - вступился за Андрея кто-то из солдат. - Не просто так же бегал, вишь, животное спас. Да и не опоздали мы.
Люба хмыкнула и деланно безразлично отвернулась. Полуторка зафырчала мотором, затряслась по ухабистой просёлочной дороге и свернула к шоссе. Филимон высунул мордочку из расстёгнутой гимнастёрки и замяукал, забарахтался что было сил. Андрей погладил его пальцем и миролюбиво сказал:
- Смотри, какой красавец! Ты ему нравишься. Ну посмотри!
Госпиталь был забит до отказа. Сновали по широким коридорам врачи, хлопали двери, где-то надрывался телефон. В фойе у росшей в большой кадке раскидистой пальмы толпились несколько человек в коричневых больничных палатах. Врач осмотрел рану Андрея, промыл каким-то желтым раствором и определил его в восемнадцатую палату - для лёгких.
- И скоро меня выпишут? - поинтересовался Андрей, натягивая гимнастёрку.
Врач что-то записал в карточке и сунул её в папку.
- Недельки две, думаю. Может, три. Посмотрим, как рана будет себя вести.
- Как через две? - оторопел Андрей. - Нет, товарищ военврач, так не пойдёт! Это получается, ребята на Берлин пойдут, а я тут валяться на койке буду?!
- Что поделать, - развёл руками врач. - Придётся поваляться. Раненым воевать вас никто не возьмёт.
Андрей хотел было снова возмутиться, но тут из шинели, в которую он укутал Филимона перед тем, как войти в госпиталь, послышалось приглушённое мяуканье. Врач встрепенулся, вскинул глаза и обвёл кабинет взглядом сквозь толстые линзы круглых очков.
- Это ещё что? Животное в помещении?
Андрей неопределённо пожал плечами, схватил шинель с котёнком внутри и поспешил ретироваться. Незнакомая медсестра провела его по коридору, несколько раз свернула направо и поднялась по широкой бетонной лестнице на второй этаж.
- Вот восемнадцатая, - мило улыбнулась она.
Андрей кивком поблагодарил её и вошёл в выкрашенные синей краской двойные двери. Помещение было сплошь заставлено койками, на обклеенной узорчатыми обоями стене висел портрет Сталина. Худой мужичок с перебинтованной рукой смолил папироску у окна, выпуская в дышащее апрельским теплом пространство струйки сизого горького дыма, а росший напротив платан шелестел нежно-зелёной листвой. Паркетный пол покрывал ворсистый ковёр.
- О, новенький, - приветствовал он Андрея. - Откуда пожаловал?
- Тысяча сто седьмой стрелковый, - ответил тот.
Филимон снова замяукал. Несколько солдат подняли головы, один оторвался от книги и с интересом посмотрел на Андрея.
- У тебя там что, кот?
Андрей растерянно кивнул и вынул Филимона из шинели. Тот радостно запрядал ушками и издал тоненькое писклявое "мяу" - будто здоровался со всеми.
- Какой хороший! - умилился кудрявый юноша с перебинтованной головой, представившийся Иваном, и протянул к нему руку. - Можно погладить?
Через час историю спасения котёнка знали все. Ребята достали кто что из личных запасов еды - кто хлеба, кто колбасы, кто сушёного мяса - и Филимон с аппетитом принялся уминать угощения. Вокруг него собралось не меньше десятка человек, и каждый норовил его погладить или потрепать за ушко.
- Теперь он не просто котёнок, а боевой котёнок, - с улыбкой сказал Иван. - Так сказать, сын полка!
Медсёстры, увидав котёнка, принялись возмущаться: не положено, мол, животному находиться в лечебном заведении, заразу разносит! Блохонос, мол! Даже пытались отобрать его, но Андрей спрятал котёнка за спиной и, насупившись, грозно надвинулся на медсестру - грузную женщину средних лет с курносым носом, дряблыми красными щеками и массивным вторым подбородком.
- Никакой он не блохонос! И заразу не разносит! Если его выкинуть вздумаете, то и я с ним пойду, а не отдам!
- Ишь ты! - усмехнулась та. - Защитничек кошачий! Давай сюда, говорю!
Она навалилась на Андрея, пытаясь вырвать котёнка из его рук. Животных она явно не любила. Но забрать Филимона ей не позволили: встали на его защиту всей палатой, и медсестра, недовольно поджав губы, всё же сдалась и разрешила оставить, предупредив, что знать о нём никто не должен, иначе нагоняй получат все. И солдаты, и котёнок, и она сама. А Филимон беззаботно скакал по койке в попытках поймать солнечный зайчик, и перепалка его, по всей видимости, ничуть не волновала. Он стал отдушиной, маленькой радостью для уставших, измотанных бесконечными боями солдат, и даже не подозревал об этом.