Любовь Овсянникова
КОГДА БЫЛОГО МАЛО
Воспоминания
Книга первая
ШАГИ ПО ЗЕМЛЕ
На росстанях
Росстани в разрезе времени… Кажется, это удобный образ.
Мало сказать, что они — общие точки трасс, так тут еще происходит нечто обязательное; редко желанное, чаще же нет. Свершается не просто высвечивание интересов и их столкновение, а следующая за этим схватка. Переплетение коллизий, смешение сред, стыковка сил, сопряжение или противодействие чего бы то ни было. И обязательно что-то исчезает, прекращает быть… Простые человеческие перепутья; состязающиеся стихии, как при извержении вулканов, как при грозе; а где-то планеты вминаются в звезды или звезды поглощают другие образования — это за гранью того, что можно представить. Сложные явления.
А еще сложнее пересекаются и ветвятся возможности, перечеркиваются и разлетаются времена, схлестываются и рикошетят события, соударяются и крушатся эпохи — многомерные, динамичные, вихревые. Общий итог сшибок — хаос. И как следствие — суета, растерянность, беспомощность малого в состязании с общим. Трудно человеку быть щепкой, когда сатанеют перемены.
Я к тому веду, что одновременно и в равной мере мое поколение принадлежит и прошлой и нынешней эпохам, ибо межа их, разверзшаяся по 90-м годам прошлого столетия и сменившая социализм на капитализм, отразилась на нашей участи, разломила ее надвое. И стали мы двуедины, состоять из до и после. Так же по нам резцом прошелся стык XX и XXI столетий, более того — второго и третьего тысячелетий, календарный рубеж, что всегда отпечатывается на общественной жизни загадочно не лучшим образом.
Итак, мы попали в эпицентры двух смерчей: смерч событий, что сменил эпоху, и смерч времени, который начал отсчет нового века, нового тысячелетия. Они разворотили прежний порядок и породили где энтропию, а где и смерть. И то и другое способно вызвать замешательство. Невольно мы сами стали носителями их сцепившихся стихий, внезапностью и мощью комкающих наезженные колеи, устоявшиеся привычки и судьбы, судьбы… Такого количества разрушений, глобальных перемен, изломов, слишком много для одного поколения, чтобы считать его, пусть успешного, еще и счастливым.
По этой причине писать о своей жизни нам трудно, а читателям вникать в наши исповеди — еще труднее. Ведь мы с любовью пишем о том, чего уже тотально нет, пытаясь обрисовать его с максимальной конгруэнтностью, силясь дать его в живых ощущениях, не только в осмыслении. И словно не понимаем, что тем плотским рефлексиям в потомках не от чего рождаться. Ведь, читая нас, перед их зрительным взором разворачиваются не просто события прошлого, что могло бы быть, не изменись эпоха, — а возникают иные реалии, реалии такого прошлого, следов от которого вовсе не осталось — нет никаких следов для их пяти органов чувств. Теперешние люди смотрят — и не видят наш скрывшийся за далью лет мир, они хватают воздух — но он пуст, их губы не ловят вкус наших идей, их кожу не обвевают наши мысли. Прошлое ушло от них не только во время, но и в пространство, унеся свои материальные атрибуты, свои любые абстракции. Для наших потомков мы ни в чем не видимы и не ощутимы. Наше прошлое — для них то, чего они не могут представить без специальных усилий, без вдумчивости, без натужной работы воображения.
Наше время начиналось прекрасно. Дети Победителей, мы не отвергали ценностей отцов и дедов — а приняли и впитали их, стали носителями и новым олицетворением той героики, естественным продолжением тех, кто дал нам жизнь. Мы гордились своими отцами и их судьбами. И ни на миг не сомневались в их идеалах, верили в свою преданность им, и никогда других приоритетов не принимали. Наше поколение стремилось даже выглядеть старше: мы называли друг друга «стариками» и «старухами», а ребята тянулись к сигарете не для кайфа, а чтобы повзрослеть. А вот в нынешней эре все наоборот — значит, противоестественно, поэтому мы не рады ей. Связь поколений рвется именно тогда, когда время поворачивается вспять: когда старикам приходится помалкивать о себе и своей жизни, приноравливаться к молодым да глупым, отзываться на уменьшительные имена, избегать отчеств, носить глупые юношеские «прикиды», пользоваться жаргонами и выдергивать кусочки из лексического набора своих потомков — еще пустого, еще не нажившего смысловой наполненности. Такой эре, постыдной, не может быть благословения в честных сердцах, как уродству.