Противник решил, что он имеет дело с реальной угрозой Кривому Рогу…
Не предполагая прорыва в сторону Апостолово и не видя угрозы никопольскому плацдарму, немцы сняли с этих участков танковые и моторизованные резервы и бросили на прикрытие Кривого Рога. На выручку истекающей кровью 62-й пехотной дивизии и на ликвидацию прорыва противник быстро перебросил части 16-й мотодивизии. Кроме того, немцы были вынуждены срочно разгрузить в Апостолово и направить под Кривой Рог два полка танковой дивизии, которая следовала на выручку группировки, окруженной войсками 2-го и 1-го Украинских фронтов у Корсунь-Шевченковского.
Уже на другой день немцы контратаковали наши прорвавшиеся части силами до ста танков и двух полков пехоты, но не сумели восстановить своего положения…
Противник продолжал подбрасывать сюда резервы с никопольского плацдарма, со стороны Апостолово, ослабив свою оборону на центральном участке.
Этим немедленно воспользовались другие наши войска, сосредоточившиеся там для прорыва. Разведав боем оборону противнику, они атаковали ее в наиболее уязвимых местах. В образовавшийся прорыв были введены моторизованные части и подвижные отряды с танками и мотопехотой…»
Следовательно, события на фронте с началом наступления развивались именно так, как планировалось командованием. Оперативный замысел оказался правильным. Вспомогательный удар 37-й армии из района Веселые Терны, начатый на сутки раньше, гитлеровцы приняли за главный. Он привлек их внимание и оттянул на себя все свободные резервы, и это обеспечило наш успех на главном направлении. Наш прорыв удался!
Свою задачу корпус смог выполнить благодаря особенно тщательной подготовке к наступлению, внезапности ночной атаки и силе первоначального удара.
За отличные боевые действия войскам 3-го Украинского фронта, штурмом овладевшим городом Кривой Рог и освободившим район криворожских рудников, Верховное Главнокомандование объявило благодарность. Столица Родины Москва салютовала доблестным воинам двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.
Вот так во времени переплетались судьбы людей — где воевал мой отец, там я с товарищами проводила студенческий сентябрь, собирала с полей томаты и просто гуляла по вечерам. Мне помнятся усадьбы крестьян — новые дома, увитые цветущими лианами и утопающие в розах осенних сортов. За их невысокими плетнями рос виноград, и мы срывали его гроздья, на что хозяева не бранились — тут его было полно. А еще со стоящих вдоль плетней деревьев мы набирали в подолы тугих темно-лиловых слив.
Был здесь и колхозный сад с редкими сортами яблок, уникальными по вкусу и плодородию. Сад очень хорошо охранялся. И все же мы с Юрой, заранее разведав подходы с дальних лесопосадок, проникали в него поздними вечерами, чтобы поживиться. Юра оставался на стреме в темных зарослях, ночью представлявшихся единым притаившимся страшилищем, способным на раз клацнуть зубами и проглотить нас, а я пробиралась в сад и набирала яблок в два рюкзака, чтобы хватило на всю группу.
Тишина, полная луна, разлитое от нее волшебство, мягкое на ощупь. Лунный свет колдовал, замедляя любое движение, отчего казалось, что мы идем по чужой, инопланетной равнине — безвоздушной и коварно замершей. Нас сопровождал лунный взгляд, почти живой — ах! — молчаливый, не осуждающий, но укоризненный, приструнивающий. Идти было далеко, километров пять-семь и нам было страшно до жути в этом безлюдье, равнодушно, даже лениво распростертом вокруг, стелющемся под ноги с грозной непредсказуемостью.
Являлись мы на место под утро и до полудня отсыпались, ибо ходили за яблоками только под выходные. Сколько было этих походов? Судя по замиранию сердца, которое я испытываю и сейчас, по жути и параличу в конечностях, что и через годы не забылись, думаю, раза два-три. Однако, незабываемое приключение…
И еще одно приключение, на этот раз из менее приятных.
Сюда же для оказания помощи колхозу, как и нас, привезли группу учащихся какого-то днепропетровского техникума, не помню, какого именно. Важно другое: среди них оказался мой одноклассник — Саша Герман, парень не без способностей, но заводной и хулиганистый, хотя в школе он держался в терпимых рамках. Саша был дружен со мной, уважал за знания, спокойный нрав, лояльное к нему отношение, за талантливое участие в школьной самодеятельности, где я удачно играла Стешу, молодую ключницу Кичатого из шевченковского «Назара Стодоли». Все это явилось основанием какой-то нашей своеобразной солидарности в рамках класса. В школьную бытность Саша Герман много покровительствовал мне при потасовках, связанных с хулиганскими выходками Алика Пуцени, когда тот угрожал Саше Косожиду, впервые приехавшему в село, чтобы встретиться со мной. Да и после школы защищал меня, в частности, когда Вася Садовой, предчувствуя отчисление из университета, пытался что называется удержаться в седле и вернуться меня в свою судьбу. Всегда мое слово для Саши Германа было законом, он беспрекословно понимал и принимал его, видя во мне авторитет и ориентир, пример правильного и волевого человека, по причине природной хрупкости нуждающегося в защите.