Выбрать главу

— Постараюсь.

— Смотри, областную олимпиаду организует кафедра общей физики университета, — сказал классный руководитель Петр Вакулович, — если тебя заметят, то это пригодится в будущем.

Я поблагодарила, спросила, можно ли мне идти.

— Нет, — отозвался Кибальник В. А. — Я хочу спросить… Нам прислали твою работу с олимпиады, я посмотрел ее… Тут вот задача на закон Гука.

— Да, — сказала я, припоминая этот закон, который до сих пор так и не удосужилась посмотреть в учебнике.

— Ты ее решила правильно.

— Ну…

— Хвалю, молодец. Ведь мы закон Гука еще не учили. Отстаем от программы по уважительным причинам, — пояснил он, адресуясь персонально директору. — Но она вот… все сделала правильно. Просто чудо какое-то!

— Не учили? — я растерялась, не зная, хорошо я поступила или плохо. — Ну, я просто подумала, что это и так понятно, — промямлила я, наконец с облегчением замечая улыбку директора.

И тут директор обернулся назад:

— Вот, видишь, Саша, какая у нас Люба. Она и нам нравится, — из-за его спины поднялся не кто иной, а сам мой недавний знакомый Саша Косожид, кивнул и одними губами поздоровался. — Приехал, понимаешь, — теперь уже мне говорил директор, — зашел ко мне, представился и сказал, что ищет Любу Николенко. Спрашиваю, зачем она вам. Говорит — понравилась. Ну не молодец ли?

Саша был молодцом! После первой встречи, буквально на следующий день после знакомства, я получила от него письмо. Он немного написал о себе — живет с мамой и бабушкой, отца нет — увы, умер от пьянства. Что-то еще писал, незначительное. Я не нашла, что ответить. А подумав, просто написала две строки из известного пушкинского стихотворения, будто легкомысленно отмахивалась от Саши:

О жизни час! лети, не жаль тебя, Исчезни в тьме, пустое привиденье.

И вскоре получила в ответ бандероль, а в ней потертый том С. Есенина с Сашиным автографом на титуле — продолжение строфы отосланного ему стихотворения:

Мне дорого любви моей мученье — Пускай умру, но пусть умру любя!

Сейчас до отхода поезда, которым Саша должен был возвращаться домой, оставалось не так много времени, однако мы успели выйти от директора, о чем-то торопливо поговорить.

Весть о том, что ко мне приехал очень талантливый мальчик, известный и любимый в районе — сам Саша Косожид! — быстро распространилась по школе. И всякие зеваки, не стесняясь, окружали нас и рассматривали его, заодно и меня, словно заново оценивая, чем я могла ему приглянуться. Сашу это не смущало — он привык к тому, что его замечают, им интересуются, и относился к этому индифферентно.

Но тут ко мне подбежали одноклассники с сообщением, что Алик Пуценя собрал ватагу своих приспешников и собирается проучить Сашу Косожида, чтобы он не приезжал в Славгород и не приставал к чужим девушкам. Пришлось мне предпринимать контрмеры — собирать команду для защиты Саши. Помогли одноклассники, рассудительные и взвешенные ребята, они проводили Сашу до поезда, усадили в вагон, и драки удалось избежать. Но проблема этим не исчерпалась.

Началась долгая история разбирательств между Аликом и Сашей, Сашей и Аликом… Где только Саша брал силы терпеть выходки Алика? Или он пережил нечто подобное чуть раньше и просто понимал его? Не знаю, но он сумел достойно выйти из этой ситуации, не уронив себя и не бросив тени осуждения на Алима. Он обуздал враждебность по отношению к себе, и в дальнейшем Алик неистовствовал и бурлил влечениями в себе самом. Впрочем, иногда это читалось по его виду. Странная их дружба продолжалась до конца учебного года.

С моей точки зрения, Алик вел себя глупо и делал не то, что я могла одобрить. Его достоинства катастрофически обесценивались в моих глазах. Я пережила тогда чудовищное смешение чувств — острое влечение к яркому и пылкому парню, ликование, что он выбрал меня из сонма претенденток, гордость за себя, но и разочарование в нем из-за глупых выходок, сожаление, что мне не за что зацепиться и изменить или оправдать его. К тому же Алим поставил меня в безвыходное положение — теперь я не могла прекратить дружбу с Сашей, даже если бы захотела, ибо не допускала, чтобы со стороны казалось, будто меня к этому принудили. Не в моем это было характере. Так в очень юном возрасте ко мне пришло понимание, что нельзя потакать глазам, жаждущим видеть, ушам, жаждущим слышать, губам, жаждущим прикасаться, и кружащейся от зовущей улыбки голове — человека надо оценивать по поступкам. Мне пришлось сказать «нет» тому, к кому рвалась душа.