Когда былого мало, кн. 1 - Шаги по земле

И Саша, служивший в Германии, сам измученный разлукой с Родиной, понимая меня, подбадривал и писал в письмах:

Надрывно, призывно гудят поезда,
Их эхо — надежды примета.
Пройдут все печали, дожди, и тогда
Настанет погожее лето.
Пусть нынче нам грустно, но воздух опять
Весь соткан из влаги и сини.
Не надо прощаться —
Нам скоро встречать
Рассветы любимой России.

Чуть позже в популярной песне пели «Телефонная связь — ненадежная связь», но тогда, выходит, связь по письмам еще более ненадежная. Ничто не спасало меня от одиночества, не наполняло причастностью к новому месту, к новым обстоятельствам и людям. Воистину, самое главное в мире не золото, даже не духовные ценности, а рядом живущий человек, дорожащий тобой.

Полгода моей полной изоляции от жизни, как я воспринимала этот период, весьма преувеличивая его драматизм, истекли. И 1966 год пришел вместе с Юрой — заменившем мне неласковый космос: родителей и друга, память о прошлом и новый день.

Юра лечил меня молчанием и своим присутствием, на прогулках превращался в слух, не мешая мне озвучивать свои беды и бредить ими, претензиями к городу, жалобами на обиды. Зато он видел меня изнутри.

Саша приезжал в отпуск, появлялся в своем смешном сельском плащике, находил меня в университете, но все это уже воспринималось, как забытый сон. Я помнила его «Не молчи» и после отъезда продолжала писать, понимая, что мои письма становятся все короче, но все равно они нужны ему. Грустно мне было, но выбранная профессия, город и окружение забивали и поглощали эти настроения. Грустить не то что некогда было, но этому не находилось места — любые элегии сердца не соединялись с аурой точных наук, с логикой доказательств и формул.

И стихи рождались другие, к Саше летела уже не лирика, а то ли ностальгирующая гражданственность, то ли растроганная память, перешедшая в кровь от родителей, вынесших войну на своих плечах.

Где же вы, весенние фиалки?
В тех местах, где грохотал металл,
Где фашист планету убивал,
Вы — как орденов отсвет неяркий.
Как награды на зали'той кровью,
На простреленной груди земли.
Кабы ей воздать и мы могли —
Пусть не орденами, а любовью.
Исцеляете. О, вам достойно имя
Божества, и низкий вам поклон.
Где же вы, мои — со всех сторон,
Где ваш аромат неповторимый…

Из армии Саша вернулся в мои летние каникулы после третьего курса, когда мы с Юрой уже договорились пожениться. Он приехал ко мне на своем ИЖ-49 все такой же — светлый, немногословный и торжественный! И в селе снова воспринимался по-прежнему — как тот мальчик, что в моем представлении оставался Духом цветущих лугов. А я огорошила его правдой. Саша в тот день впервые коснулся меня губами — поцеловал руку.

Когда-то он писал в стихах:

Не дышать, замереть — только видеть,
Только слышать твой солнечный луч.
Я тебя огражу от обиды,
Как бы ни был обидчик могуч.
Пусть зовется он пламенной страстью —
Томной, звучной, сводящей с ума.
Перестрою несчастье на счастье,
Коль не сможешь сберечься сама.
Не указ мне родители, братья,
Мне тебя охранять — по плечу.
Заключу тебя в крепость — объятья,
Никого к тебе не подпущу.

Теперь доказал, что говорил не пустые слова.

Но… уехал, и больше не дал о себе знать, ни разу не поинтересовался, как я живу. Обиделся за пять лет напрасного ожидания? А я его помню. Иногда думаю о том, что он был бы моим мужем, если бы я не встретила Юру.

Саша стал не просто воспоминанием, он стал тайным состоянием моей души, той меня, что осталась жить в летних полях, покрытых цветением, на дальних просторах моего привольного края. Он стал солнцем прошлого, которому уже не виделось конца, ибо оно навсегда остановилось в зените. Мой мир больше не наполнялся такой высокой романтикой и поэтичностью, какую нес Саша Косожид, возможно, и не понимался никем так хорошо, как им. Кстати, в одиннадцатом классе Саша выправил свою фамилию на Пушкин, и стал полным тезкой гениального поэта. Зря, по-моему, он это сделал.

Позже от Юры меня пытался увести Славик Герман, и настолько это было серьезно, что им даже были куплены обручальные кольца. Но как он мог выиграть брачный поединок, если больше не казался мне красавцем и не достигал той высоты духа, которую я знала в Саше, и той интеллектуальной наполненности и безупречности, что ощущались в Юре?