Вернее, не пропал, а бал заменен другим — интересом к шитью. То был период, когда я усиленно готовилась к школе, всем подряд декламировала выученные стихи, читала вслух из книг, показывала свое умение считать, демонстрировала прочие познания и вообще много умничала о разных материях. Мои молодые родители, увлекавшиеся самодеятельностью и игрой в спектаклях, по вечерам отправлялись в клуб и репетировали там допоздна, так что брать меня с собой не решались. В такие вечера они отводили меня к бабушке Саше и оставляли на ночевку, забирая только на следующий день.
Время, проведенное у бабушки Саши, запомнились особенно хорошо. Во-первых, мы с нею ходили на посиделки к соседским старушкам, где я слушала необыкновенные истории из жизни старших поколений до революции, о Гражданской войне, о беляках и махновцах. Мне нравились их воспоминания о ярких личностях из среды земляков, которых я знала или знала их потомков, о неверных мужьях и нерадивых женах, о неблагодарных детях и несчастных родителях. А тот бесхитростный анализ, с которым они подходили к таким рассуждениям, был во многом поучительным. В результате я постигала не только историю народа, но и семейные традиции, и науку иных отношений между людьми. Во-вторых, у бабушки Саши был младший сын Георгий, следовательно, мой дядька, красивый неженатый парень. В подростковом возрасте он не слушался старших и лишился на правой руке двух пальцев полностью и третьего — наполовину, и в ту пору работал сапожником. Поэтому каждый вечер сучил дратву, нарезал и затачивал деревянные гвозди, чему с шутками-прибаутками обучал и меня, словно мне оно могло пригодиться. Наконец, в-третьих, у бабушки было электричество. Огромная лампочка на 200 ват висела в углу кухни, где дядя организовал себе рабочее место — низкий табурет с сидением из кожаных лент, закрепленных крест-накрест, и низкий столик с инструментами. А рядом стоял обеденный стол, на котором в свободное от трапез время бабушка кроила платья или раскладывала свое шитье для ручных операций.
Шила она на мощной ножной машинке фирмы «Зингер», что стояла в ее спальне. Машинка тщательно охранялась от меня. Это была большая ценность, кормилица. Случалось, дядя запросто на ней даже кожу строчил. Но машинка прокладывала только один вид шва — стачной, остальные приходилось выполнять вручную. К ним, в частности, относилась обметка шовных срезов и изготовление петель под пуговицы.
О, петли! Как тщательно я научилась их делать — загляденье. Да и швы обметывала хорошо, главное — быстро. Бабушке это значительно облегчало труд, а потому нравилось. Она удивлялась проворности моих рук, заинтересованно похваливала меня, не всегда заслуженно. Однако меня похвала не портила, потому что я прекрасно различала, где она является простым подбадриванием, а где поощрением. Чистой работе я училась долго. Благо, было на чем учиться. Заказов у бабушки всегда хватало, и к моменту моего появления у нее набиралось несколько готовых платьев, которым оставалось сделать окончательную обработку швов.
И все же иногда выпадали свободные вечера. Тогда я проникала в дядину комнату и подбиралась к его этажерке, чтобы переворошить книги. Внимание привлекали только самые зачитанные. Обтрепанные и помятые переплеты безошибочно свидетельствовали об их популярности. Однажды мне попался толстый том Конан Дойла — приключения Шерлока Холмса. Я открыла его, прочитала первые предложения и больше не выпустила из рук, пока не дочитала до конца. Рассказы вызвали у меня сумасшедший интерес. Дядя удивлялся — ребенку нету и шести лет, а он читает взрослые книги и понимает прочитанное! Но еще сильнее этого его впечатляла моя память, я могла пересказать прочитанное почти слово в слово, виртуозно произнося сложные английские названия и имена.
После ночевки я оставалась у бабушки на день. Лишь вечером, идя с работы, родители забирали меня домой. Так вот днем я наблюдала, как бабушка снимает мерки с заказчиц, а затем раскладывает материал на столе и кроит. Для снятия мерок сантиметром она не пользовалась, да у нее его и не было! Бабушка снимала мерки на нитку, завязывая на ней узелки. Как она понимала, где какой узелок — это осталось тайной. Сколько я ни спрашивала у нее, какой узелок что обозначает, бабушка отмалчивалась и свою профессиональную тайну не раскрыла. Кроила тоже своеобразно — чертила мелками прямо на ткани, без изготовления лекал, и тоже без объяснений и без ответов на мои вопросы. Я любила смотреть, как она работает, но без диалога мало понимала и, естественно, скучала.