А мама нет, мама быстро ориентировалась и принимала решения.
В связи с этим вспоминается ее переход на работу в сельмаг, случившийся вскоре по окончании сезона хлебоуборки и закрытии киоска на элеваторе. Сельмаг только что отстроили, фактически перестроили из старого здания. Внутри он соблазнительно пах красками, чистотой и прекрасными вещами, которыми его начинили. В левом крыле продавались ткани, в правом — обувь, а посредине — все остальное, в том числе и готовое платье.
Тут маме предложили место и она согласилась. Только теперь ей предстояло работать не одной, как до сих пор, а в бригаде — с солидарной (коллективной) материальной ответственностью. Бригада состояла из нескольких человек, проверенных людей, коренных сладгородцев. Была среди них, например, тетя Люба, опытный торговый работник, красавица с прекрасным белым лицом. Правда, в то как раз время она переживала драму личной жизни. Ее недавно бросил Борис Тищенко — первый муж, местный красавец и книгочей, которым она гордилась, — ради Мэри Петровны, новой учительницы английского языка, приехавшей из Днепропетровска. Вернее, ради ее имиджа образованности и нездешности, якобы интеллигентности. Конечно, необразованная сельская женщина проигрывала перед такой важной залетной птицей. Была в бригаде и ученица, осваивающая возле опытных работников профессию продавца, Лида Репий, совсем еще девочка, недавняя выпускница школы, которую из-за неуспеваемости не принятая в старшие классы. Бригадирствовала Жаран Дора Антоновна, мама моей будущей учительницы математики, вечно веселая низенькая толстуха с золотым ртом. До войны ее муж был председателем колхоза, а мамин отец — его правой рукой по агрономии. Казалось бы, все свои, проверенные.
Направляясь после уроков домой, я заходила к маме, это же было рядом со школой. Прежде всего, хотелось увидеть ее, по свежим впечатлениям рассказать о школьных новостях. Какая-то неизъяснимо крылатая, летящая радость существовала оттого, что это было легко сделать из-за близости магазина к школе. Хотелось пользоваться этой возможностью еще и еще! Но в немалой степени меня привлекала обстановка неожиданных вещей, новых, пахнущих недавним изготовлением, обстановка сверкающего чистотой и свежестью помещения — со звонким простором, высокими потолками, неимоверно большими окнами и вездесущими зеркалами, в которой мама работала. Я задерживалась в магазине и наблюдала за его жизнью, за покупателями и продавцами, за простенькими операциями по производству продаж и покупок. Иногда магазин оказывался закрытым — я попадала на разбор товара, привезенного товароведами с областной базы или присланного в посылках Внешторга. Посылки были праздником, ибо содержали добротные импортные вещи, в основном обувь и одежду. Сверяясь с накладной, женщины выкладывали каждую кофту или пару обуви на прилавок и долго любовались ими — покупать дефицитные импортные вещи им не разрешалось, за ослушание грозило увольнение.
Однажды я пришла в сельмаг, когда привезенный товар уже был разобран. Об этом однозначно свидетельствовали новые одеяния продавщиц: на тете Любе и Лиде красовались жакеты из темно-синего бостона, на их головах — цветастые платки, одним концом закрученные вокруг шеи. На Доре Антоновне был надет такой же платок, а вместо жакета — свитер из тонкого итальянского трикотажа. На маме, украдкой улыбнувшейся мне с необидной насмешкой и снисходительностью, новых одежд не было. Такое жадное приобретение нарядов вопреки запрету и неотложно-дружное напяливание их на себя, еще с висящими бирками, такое сверкание глаз от этого я наблюдала впервые и увидела в этом нечто недостойное, жалкое, нечто беспомощное, говорящее о быстротечности счастья и тщетности человеческих попыток ухватить и удержать его возле себя с помощью предметов, попадающих под руку. Это было далеко от того, что ценилось у нас дома, что доставляло радость и чувство внутреннего удовлетворения нам — хорошая книга, долгие разговоры о прочитанном.
Председатель Сельпо категорически запрещал продавцам забирать дефицитный товар себе, лично следил за этим. Требовал, чтобы они выкладывали его на прилавок и отчитывались, кому продали. Вплоть до составления списков. Бывало, что проверял их отчеты и наказывал рублем за ложь и подтасовки. Маме, пришедшей на новое место и дорожившей им, рисковать своим благополучием совсем не хотелось. Ее руки, от ледяной воды заболевшие воспалением суставов, требовали нормальной работы, а не приключений и лишних разговоров. Да и просто не модница она была, не фифочка, не мелкой души человек.