Белые флаги остановили полк.
Теперь, когда обозначился прорыв последнего перед имперской канцелярией оборонительного пояса, генерал Кребс дал сигнал своим помощникам просить русских пропустить немецких парламентеров. Огонь на этом участке был прекращен.
Вышедшие на средину улицы немецкие парламентеры во главе с начальником генерального штаба Кребсом были удивлены, когда увидели, что на территории, которую они считали своей, к ним подошел русский солдат и предложил показать дорогу к ближайшему штабу.
Это был Леонид Прудников. Его оставил здесь Николай Туров, а сам ушел дальше, к имперской канцелярии.
Глава седьмая
КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ
После вечерней «артиллерийской зорьки» генерал Бугрин заехал в политотдел армии поужинать. Его ждал друг юности, известный писатель Всеволод Вишневский.
В самый разгар ужина дежурный попросил Бугрина подойти к телефону.
— Москва?
— Нет, с наблюдательного пункта.
Бугрин прошел в комнату дежурного.
— Слушаю, — сказал он, взяв телефонную трубку.
— Какой-то генерал Кребс с белым флагом. Просится к вам на прием. У него пакет от Геббельса и Бормана.
— Хорошо. Сейчас буду на КП. Проведите его туда.
Бугрин пытался уехать незаметно, но Всеволод Вишневский перехватил его у выхода и со своей всегдашней хитринкой спросил:
— Что это за дезертирство?
— Вот что, Всеволод… Явился с белым флагом начальник генерального штаба немецкой армии генерал Кребс. Если хочешь, едем вместе…
— Готов, — ответил Вишневский и похлопал себя по карманам, туго набитым блокнотами: он всегда был «вооружен».
— В таком случае садись в машину.
К ним присоединились еще два московских журналиста.
По улицам стлался дым. С неба валился пепел, местами перед фарами кружились красные, будто пропитанные кровью, клубы кирпичной пыли. Вскоре на стеклах машины заиграли блики пожаров Тиргартена.
У командного пункта, перемещенного сегодня вечером ближе к переднему краю, дымились развалины.
— Обстановка не для встреч с парламентерами, — заметил Вишневский, глядя на запыленный пол и разбитые стекла помещения, занятого под командный пункт.
— Сойдет, — сказал Бугрин. Выслушав доклад дежурного на КП о прибытии Кребса, приказал: — Ведите его сюда.
Генерал Кребс, сухой, сгорбленный, с позеленевшим лицом, устало переступил порог, приглядываясь к Бугрину и стараясь припомнить: тот ли это генерал Бугрин, которого он знал по фотографиям в дни разгрома немцев под Сталинградом.
Кребс протянул Бугрину пакет с завещанием Гитлера и письмом Геббельса:
— Генерал Кребс. Имею честь представиться по поручению нового германского правительства.
— Дайте ему стул, — сказал Бугрин. Взглянув на завещание, с которым был уже знаком, он стал читать письмо Геббельса.
«Советскому командованию, — говорилось в письме. — Мы уполномочиваем генерала Ганса Кребса в следующем… (ниже шел перечень полномочий). Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 30 минут по собственной воле ушел из жизни фюрер. На основании законного права фюрер в составленном им завещании всю свою власть передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери.
Выждав, когда Бугрин окончит читать, Кребс произнес:
— Буду говорить особо секретно: вы первый иностранец, которому я сообщаю о том, что тридцатого апреля Гитлер покончил самоубийством.
— Мы это знаем, — заметил Бугрин. — Где сейчас Гиммлер и что он делает?
— Гиммлер — предатель. Он давно задумал заключить сепаратный мир с западными державами. Это одна из причин самоубийства фюрера. Перед смертью фюрер искал повод для заключения мира в первую очередь с Россией.
— Свежо предание, да верится с трудом.
— Война Германией проиграна. Правительство решило просить советское командование о перемирии.
— Поздно спохватились.
— Мне поручено начать переговоры об условиях капитуляции.
— Никаких условий, — перебил Кребса Бугрин, — только безоговорочная капитуляция!
Кребс, помолчав, сказал:
— Невозможно принять решение о полной капитуляции без сообщения Деницу всех обстоятельств.
— Но вы, кажется, уже послали Деницу завещание Гитлера, — вскользь заметил Бугрин.