Когда Кребс записал условия, Бугрин сказал:
— Ждем ответа вашего правительства до десяти часов пятнадцати минут. В вашем распоряжении почти четыре часа.
Наступило длительное молчание. Кребс сидел как истукан. Бугрин ходил из угла в угол, наконец предложил:
— Генерал Кребс, вам следует вернуться туда, откуда вы пришли. Безопасность перехода линии фронта мы вам гарантируем.
Кребс неохотно поднялся и, медленно переставляя поджарые ноги, вышел.
Всеволод Вишневский, оторвав карандаш от блокнота, спросил:
— Значит, скоро будем принимать фашистских главарей, или…
— Или огонь из всех видов оружия, — ответил Бугрин, стоя у окна и наблюдая за машиной, в которой Кребс направлялся в сторону Ландвер-канала.
Через двадцать минут Кребс уже был в штабе генерала Вейдлинга.
— Русские, кажется, собираются возобновить штурм Тиргартена? — спросил Вейдлинг.
— Знаю. Не пойму, почему они не задержали меня как пленного, — ответил Кребс.
— В качестве коменданта Берлина я готов дать приказ о сдаче оружия, — сумрачно проговорил Вейдлинг. — Надеяться больше не на что.
— Генерал, мы солдаты, — Кребс слегка повысил голос. — Продолжайте руководить сражением. О ваших суждениях я доложу фюреру.
— Фюрера нет…
— Вы ничего не знаете. Я доложу фюреру, — значительно повторил Кребс.
Вейдлинг в изумлении развел руками.
— Ничего не понимаю…
Он не знал, что Гитлер жив и ждет Кребса с результатами переговоров.
Кроме Гитлера Кребса ждали Геббельс и Борман. За эту ночь они уподобились крысам, посаженным в железную бочку: они готовы были перегрызть друг другу горло.
Утром Гитлер, выйдя из спальни Евы Браун, которая была отравлена шоколадной конфетой с цианом и сожжена им, вызвал к себе в кабинет Бормана и Геббельса.
— Неужели и Кребс, — спросил он, — изменил мне?
— Ты окружил себя карьеристами и темными людьми. В час тягчайших испытаний они всегда готовы на предательство, — жестко сказал Геббельс.
— Это упрек или обвинение?
— Понимай как хочешь…
Борман, насупленный и мрачный, вплотную подошел к Геббельсу. Геббельс замолчал. В дверях появился Кребс.
— Вот он! — Гитлер порывисто встал ему навстречу. — Видите, он с нами… Говори, говори, мой верный генерал. Германия в моем лице слушает тебя.
Кребс прошел к столу и устало опустился в кресло.
— Нет, фюрер, нет…
— Что нет? Почему нет? Разжаловать!..
— Успокойся, Адольф, — твердо проговорил Борман. — Ты забыл, что у нас новый президент, новый канцлер.
— Мартин, и ты с ними!…
У Гитлера затряслась голова.
Кребс передал Борману запись условий, которые продиктовал генерал Бугрин. Борман прочитал и передал запись Геббельсу.
— С кем ты вел переговоры, Кребс? — спросил, Геббельс.
— Если мы не примем ультиматум, через несколько часов сюда придут дьяволы, что погубили армию Паулюса, — не отвечая на прямой вопрос, сказал Кребс.
Гитлер крякнул, голос его сорвался, перешел в визг:
— Я приказываю сражаться до последнего солдата!
Оскалив зубы, как затравленный волк, он метнулся в спальню.
Борман и Геббельс последовали за ним. Кребс невидящими глазами посмотрел им в спины, затем отстегнул кобуру пистолета и, прошептав молитву, выстрелил себе в висок.
Фрау Винтер, записывая весь разговор через слуховой аппарат в соседнем отсеке, услышала выстрел. Она бросилась в кабинет и, открыв дверь, ослабев, села на пол.
— Какое несчастье.
Полевой армейский госпиталь расположился в Трептов-парке, на берегу Шпрее, в помещении товарно-грузовой пристани. Конечно, в освобожденной части Берлина можно было найти и более подходящее здание, но все они были населены: немцы в большинстве не покинули своей столицы.
Впрочем, Варя Корюкова, разыскавшая госпиталь, держалась другого мнения. Она считала, что советские командиры имеют право занять самые лучшие дома и больницы для госпитализации советских бойцов, раненных немецкими пулями и осколками немецких снарядов. Она могла бы сказать об этом кому угодно. Но сейчас ее тревожило другое: «Что с Леней? Почему он, как ей сказали разведчики, сделал отчаянно глупый шаг?»
— Посторонних пускать пока не велено, — сказал ей пожилой солдат из охраны госпиталя, стоявший у калитки, грозно преградив путь винтовкой.