— Хорошо, пишите приказ своим войскам, остальные сами сдадутся…
Через несколько минут Вейдлинг и сопровождающие его лица отправились на узел связи — передать по радио и телефонам приказ о капитуляции.
Вскоре появились парламентеры из имперской канцелярии с письмом Фриче. Выслушав их, Бугрин позвонил начальнику штаба армии:
— Ко мне пришла еще одна делегация, от директора пропаганды Фриче… Да, да, тоже парламентеры. Они просят у нас защиты… Необходимо дать сопровождающего офицера, чтобы они могли заехать к Фриче и отвезти его на радио. Он называет себя «известным лицом в Германии» и предлагает свои услуги — воздействовать на войска СС. Впрочем, эти войска, по моим сведениям, уже готовы капитулировать.
Проводив парламентеров усталым взглядом, Бугрин подошел к окну, распахнул его. Тиргартен, Тиргартен — черные развалины, огромная могила не одной тысячи советских воинов. Перед окном стоял опаленный, искалеченный осколками тополь. Его ветка тянулась к окну. На ней кое-где зеленели листки. Бугрин осторожно взял ветку рукой.
— Здорово, друг. Извини, некогда мне было поговорить с тобой… Трудное время, но не тужи, зеленей. Слышишь, какая тишина? Скоро взойдет солнце. Кругом камни, развалины, мрак, а ты докажи, что жизнь торжествует, и порадуй людей своей листвой…
Бугрин оглянулся: не слушает ли кто-нибудь этот ребяческий разговор с тополем? Мог ли он думать, что вот так и даже как-то глуховато закончится битва за Берлин? Тишина, оглушительная тишина как бы ошеломила его. Он еще не успел осознать значительности этой минуты. Внезапная тишина разбудила в нем желания, таившиеся под спудом. Хорошо бы тихонько появиться дома ночью, до восхода солнца, и, не тревожа спящих детей, шепотом поговорить с женой. О чем они стали бы говорить? Он этого не знал… Но, конечно, о жизни, о послевоенной жизни. Они будут говорить тихими словами, по виду буднично, очень просто, как положено русскому человеку, который привык и думать и говорить о великих делах и совершать их без лишнего шума. Разве восход солнца сопровождается громом и грозой? Но появление солнца над землей каждый раз приносит радость всему, что есть на свете живого.
От телефонного звонка Бугрин вздрогнул. Начальник штаба фронта требовал подготовить пять самых боеспособных полков для совершения марш-маневра. Из коротких фраз начальника штаба можно было понять, что маршал Жуков сейчас занят решением сложной задачи.
— Война еще продолжается. На юге Германии, а также в Западной Австрии и Чехословакии действуют немецкие части. Где-то скрываются батальоны предателя Власова…
Посмотрев сводку потерь, Бугрин установил, что самыми боеспособными по численному составу оставались полки, в которых были созданы штурмовые отряды. Он назвал пять полков, в том числе и полк Корюкова; Жукову были нужны полки, способные решить любую боевую задачу.
В это время полк Корюкова уже начал разоружать фашистский гарнизон имперской канцелярии.
Капитан Лисицын привел к Вербе, принявшему командование полком, большую группу имперских чиновников, взятых в подземелье канцелярии. Среди них были личные телохранители Гитлера и Геббельса. Пьяный Шульц все еще с ужасом озирался по сторонам. Его страшила черная куча пепла, извлеченная вместе с трупом Гитлера из ямы.
Лисицын сказал Вербе:
— Я допытывался, где Борман, — молчат. А вон тот, — Лисицын показал на Шульца, — говорит, что Борман ушел неизвестно куда.
— А Геббельс? — спросил Верба.
— Геббельс уже труп. Весь обгорел. Но его помощники помогли опознать… «Сибирь, Сибирь», — говорят. Боятся Сибири, как смерти. А я им говорю: много захотели — в Сибирь. Я коренной сибиряк, у нас в полку много сибиряков. Воздух в Сибири чистый, и жалко, если вы таким воздухом дышать будете…
— Ладно, — прервал Лисицына Верба. — Веди их, куда надо, и возвращайся.
Осмотрев двор имперской канцелярии, Верба спустился в подземелье. Из каждого отсека несло вином, жженым мясом и тухлыми яйцами.
— Кто там ходит? — послышался голос из темноты.
Это Туров. Зажав голову руками, он сидел на перевернутой бетономешалке (до последних дней здесь не прекращалось строительство подземных нор). Под ногами у него — открытая бутылка вина.
— Туров, что с тобой?
— Расстроился, товарищ подполковник. Понимаете, Гитлера упустил, а он не должен был уйти от меня. Геббельса прозевал, а он тоже не должен был уйти от Кольки Турова, гвардии рядового разведчика. Вникаете? А эту шушеру-мушеру я не стал брать. Вникаете?