А еще вы говорили, что вам не интересны цифры и научные сведения! — насмешливо заметил офицер.
Помилуйте, какие же это научные сведения! Это рассказ о насильственном отравлении людей. Я вчера и про Стокса записал.
Про какого Стокса? А! С парохода "Спартан"? Так ведь он лейтенант морской пехоты.
Неважно, какой он пехоты, но интересно, как он китайцев за косы расшвыривает.
Офицер пожал плечами:
Да что в том? Европейцы здесь все так себя ведут.
Ну, вам-то все равно, а я пишу про то. что вижу…
Лагерь цинских войск, осаждавших Шанхай, выглядел довольно странно. Это было скопление шатров, заборов из бамбука, кирпичей, флагов и кумирен, где проживало начальство. То и дело носильщики проносили в паланкинах офицеров, которые сидели, важно развалясь.
Лагерь был отделен от стены осажденного города рвом. По ту сторону рва гудела целая армия продавцов. Сверху спускали на веревках корзины с деньгами, а снизу поднимали в тех же корзинах кур, апельсины, одежду и даже громко визжащих живых поросят. Цин-ские артиллеристы спокойно взирали на это зрелище.
Не понимаю, — сказал человек в штатском, — зачем же осаждающие дозволяют торговать с осажденными?
Извольте видеть, Иван Александрович, — несколько ехидно объяснил офицер, — с этой стороны находится европейский сеттльмент, и ежели залетит туда ядро или пуля, то неприятностей не оберешься. Поэтому пинские войска предпочитают не стрелять.
Забавно! — заметил путешественник в штатском.
Как вам нравится здешнее зрелище? — спросил его спутник.
То, что я вижу здесь, есть следствие того, что видел там, — пробурчал Иван Александрович.
Где "там"?
Иван Александрович кивнул головой в сторону реки Хуанпу с ее строем опиумных клиперов.
Видите, Иван Александрович, — улыбнулся офицер, — вы волей-неволей становитесь философом. А помнится мне, вы говорили, что вам нужны чудеса, поэзия, огонь, краски. Вот вам и чудеса, и поэзия, и огонь, и краски! Чем же плоха эта картина?
Мне более интересны картины жизни, — сухо отвечал человек в штатском. — нежели картины войны. Да и что за картина, где люди стараются обмануть или убить друг друга! Пойдемте!
— Надоело? — лукаво спросил офицер.,
— Поскорей бы на фрегат. Там хоть и качает, а все-таки дом. Пойдемте!
Они покинули лагерь осаждающих.
Два человека внимательно смотрели им вслед. Один был католический патер в черной сутане и широкополой шляпе. Другой — видимо, иностранный консул. На нем были цилиндр, надетый несколько набок, белый жилет, черный сюртук и полосатые брюки. В одной руке он держал сигару, другая была засунута в карман. Его русая бородка клинышком как-то особенно подчеркивала гладко выбритые впалые щеки.
Кто это? — спросил он. — Вы их знаете, падре Салливен?
Один из них несомненно русский морской офицер с того фрегата, который дрейфует в устье Янцзы. А второй — секретарь русской экспедиции в Японию и, говорят, писатель. Его фамилия Гончаров.
Писатель? — удивленно переспросил консул. — Разве в России есть писатели?
Прошло несколько месяцев.
Несмотря на "торговлю", которую Гончаров наблюдал у стен осажденного Шанхая, еды у повстанцев становилось все меньше.
Ждали помощи от Небесного Царя, из Нанкина. Но победоносные армии тайпинов не подходили.
Зато цинских войск становилось все больше. К нестройным звукам гонгов, которые доносились из лагеря осаждавших, прибавились новые звуки.
Это были длительные сигналы труб и механический стук барабанов. Эти звуки шли из иностранного сеттльмента. Там высаживалась французская и английская морская пехота.
Ю однажды видел заморских дьяволов с городской стены. Они вели себя так, как будто никакой войны не было. Они маршировали на виду у защитников Шанхая красивыми прямоугольниками. Их военная музыка звучала пронзительно. В скачущем ритме их марша колыхались плоские штыки и медные блестящие трубы. Впереди реяли пестрые красно-синие флаги. Они шагали по китайской земле уверенно и четко, как у себя дома на параде. Ю ясно видел их синие шапочки с помпончиками и золотые наплечники офицеров.
Это и есть американцы? — спросил Ю у одного из защитников, который мрачно глядел на это эффектное зрелище, опираясь на свое длинное кремневое ружье.
Нет, — ответил тот, — американцы не высаживались. Они не любят музыку. Они возятся с пушками.
А много у них пушек?
Много. Вот они..
Защитник указал на рейд. Там на американских кораблях люди, как муравьи, кишели на верхних палубах. Ю увидел черные жерла орудий, направленные на стены Шанхая, прямо на него, на Ю. Он сделал неловкое движение, как будто собирался спрятаться за выступ стены. Защитник презрительно усмехнулся.
— Не бойся, — сказал он, — они пока не стреляют.
— А если они начнут стрелять?
Защитник ничего не ответил.
Утром 17 февраля 1855 года Фу ушел из лавки и долго не возвращался. К середине дня Ю, сидевший в лавке, услышал далекие заунывные звуки европейских горнов и затем глухой повторяющийся гул.
Раздался резкий свист и грохот взрыва. Европейцы открыли артиллерийский огонь.
Французский адмирал Ла Герр отдал приказ "покончить с беспорядками в Шанхае, нарушающими нормальную торговлю порта".
Когда Ю вышел на улицу, еще одна бомба р. азорва-лась по соседству и разнесла в пыль четыре лавчонки.
Ю забежал за угол, и перед ним открылся рейд с рядом черных кораблей. Сверкали яркие вспышки огня.
Облака дыма поднимались до верхушек мачт, а под ними полоскались по ветру пестрые иностранные флаги.
Несколько мгновений Ю оторопело смотрел на это зрелище, а потом бросился бежать.
По дороге он встретил старшину шелкового ряда Чжу И.
Старик шел, размахивая руками, и не переставая повторял одно и то же:
— Нейтралитет! Они сказали, что не будут стрелять! Они сказали! Это ошибка! Ошибка!
Два стрелка вежливо попросили его вернуться в лавку. Они несли ящики с патронами. Недалеко громыхнул еше один взрыв.
Бомбы рвались в густонаселенных китайских кварталах, поднимая в воздух тучи песка, щебня, обломки домов и куски человеческих тел. Ю спрятался в погребок, где Фу раньше держал деньги и оружие. Это был почти тайник.
В этом погребке мальчик просидел двое суток без еды Он пил только воду, которую Фу заботливо заготовил "на всякий случай" в огромном кувшине.
Ю с ужасом прислушивался к стрельбе и крикам наверху. Он ничего не знал. Не знал он, что защитники Шанхая прорвали кольцо осаждавших и покинули город. Не знал он и того, что цинские войска вступили в город и теперь возвращали с лихвой то, что они потеряли за много месяцев.
В течение трех дней было убито около десяти тысяч человек.
Когда шум, раздававшийся сверху, несколько затих, Ю пробрался в лавку. Помещение было разграблено. Первое, на что наткнулся Ю, выйдя на улицу, был труп старика Чжу И, разрубленный почти пополам. Он лежал у самых дверей.
На улице валялось еще несколько трупов мужчин и женщин. Целые кварталы превратились в черные, дымящиеся развалины. Сквозь обгорелые балки Ю увидел рейд с четким строем европейских кораблей. Там стучал барабан и пели горны.
Ю стиснул зубы. Страшные события последних месяцев сделали его угрюмым и замкнутым, но тут какая-то странная, небывалая волна ярости поднялась к его горлу и охватила словно огнем. Он сжал свои исхудалые кулачки и протянул их к рейду.
Ю не умел ни ругаться, ни проклинать. Он молча потрясал кулаками и топал ногами. Все его маленькое тело дрожало. И вдруг что-то зазвенело под ногой.
Это был серебряный доллар.
Мальчик вспомнил отца Салливена и Сиккавейскую общину — единственное место, которое маньчжурские черти не могли тронуть…
Несколько минут он колебался. Ему казалось, что он обожжется, если возьмет этот доллар в руку. Этот доллар был хуже змеи.