Какая чушь.
Тогда-то он дёрнул себя за воротник пальто в стиле Родни Дэнджерфилда, и я впервые заметила ожерелье, которое изменит мою жизнь.
– Оно новое? – показала я на него пальцем.
Он улыбнулся и просунул большой палец под цепочку, чтобы протянуть амулет. Это был крошечный золотой бумажный самолетик.
– Да. Мама подарила мне на Рождество. Я стану пилотом.
– Он такой красивый, – вздохнула я. Моя рука потянулась к моей шее. Я помассировала знакомую теплоту-верёвку своего шрама. Мне было интересно, скроет ли ожерелье мое уродство, но, клянусь, это была лишь мимолетная мысль. Я бы никогда это и не вспомнила, если бы не то, что случилось потом.
– Он на тебе тоже будет хорошо смотреться, – сказал Габриэль.
И вот тогда я впервые на законных основаниях представила его своим парнем.
Поверьте, я всё понимаю. Пит из секонд-хенда (угадайте, как я заслужила такое прозвище) встречается с самым популярным парнем в Лилидейле? У меня не было шансов, это было до такой степени нелепо и невероятно, что я, скорее, пройду голой по тундре, прежде чем признаюсь в этом кому-нибудь, даже тёте Джин. Но в его доброте было что-то такое, что пронзило мое сердце, и разве это не любовь? Это стало бы сказкой про Золушку, только вместо принца, принёсшего туфельку, Габриэль предложит мне ожерелье, которое идеально скроет мой шрам. Когда он пойдет учиться на пилота, я пойду с ним. Мы будем уже достаточно взрослыми. И мы построим вместе совершенно новую жизнь, нормальную.
С той самой поездки я постоянно носила в своём кармане любовь к нему. Мне надо было тут же вручить её ему в обмен на перчатки, но шипы моего стыда были слишком острыми. К тому времени, как они отступили, было бы глупо поднимать эту тему. А потом всё растворилось, и мне оставалось только ждать удачи – какой-то ситуации, когда мы бы с ним тусовались и стреляли друг в друга любовными дротиками.
Когда она наступит, я шутливо скажу:
– Эй, помнишь, когда ты думал, что мне нужны перчатки?
– Да, – засмеётся он. – С тех пор я хочу подарить тебе своё ожерелье с бумажным самолётиком.
И с этого момента наши отношения расцветут.
Каждый день я искала эту удачу.
Может, завтра?
– Пора идти, – наконец сказал папа. Его лицо блестело. У нас с Сефи уже давно не было ни содовой, ни четвертаков, а в животах урчало. Мы сидели у двери, надеясь, что папа поймёт намёк и уйдёт, но он не отвлекался от интересного разговора с Бауэром. Мы вышли за ним на улицу.
– Держи своих друзей близко, а врагов ещё ближе, – сказал папа, когда мы наконец-то залезли в фургон, в его голосе отчётливо звучала бравада.
Вот только я-то видела, что он был напуган.
Мама вряд ли обрадуется, что мы так поздно приедем домой, когда завтра в школу, а папа за рулём пьяный, но дело было не в этом. Нет, он выглядел так, словно был просто вне себя от страха, и это меня встревожило.
Сефи было еще хуже, должно быть. Это единственное объяснение, почему она нарушила правило не разговаривать с отцом, когда он пьян.
– Ты в порядке, папочка?
Она его так практически не называла. Я думала, что он уже не ответит, но он всё же решился, его голос был похож на шум ветра.
– Настолько в порядке, насколько может быть человек в маленьком городке, где нет ничего страшного.
Я задумалась над тем, что он имел в виду. Они с Бауэром так о многом говорили. Ну, я спрашивать не собиралась, особенно когда папа был в таком настроении. Я выглянула в окно, рука коснулась стекла. Я представила, как блеск городских огней соединяется с моими пальцами и что я могу управлять ими, как дирижёр оркестром. Мы так и не взяли сварочные материалы.
Когда ни Сефи, ни я не задали последующего вопроса, папа хмыкнул.
– Бауэр сказал, что они осваивают участок у озера рядом с нашим домом и для этого прокладывают новые линии электропередач. Там будут всякие раскопки и стройки. Наши налоги взлетят выше крыши.
Я кивнула. Всё встало на место. Папа боялся, что нам не хватит денег. Поэтому он так весь трясся.
Вот только это не объясняло, почему я внезапно почувствовала себя такой загнанной.
Глава 8
– Томатный суп. Мерзость.
Я потрясла головой. Хизер Коул будет жаловаться даже на то, что выиграла в лотерею. Меня томатный суп меня вполне устраивал, тем более что его подавали с жареным тостом с сыром и яблочным пирогом. Я бы многое за это отдала. Обеденная карта стоила 8,50 $, восемьдесят пять центов за обед, и я купила её на свои накопленные деньги. Я ела горячий обед только когда были мои любимые блюда. В остальное время я приносила коричневый пакет, который пах как старое яблоко независимо от того, что было в нём лежало.