Я была уже на полпути к лестнице, когда услышала стук, от которого у меня на шее зашевелились маленькие волоски. Он звучал так, будто доносился прямо из-под меня, из подвала. Это был новый звук.
Мама, папа и Сефи, должно быть, тоже услышали его, потому что перестали разговаривать.
– Старый дом, – наконец сказал папа, но его голос дрогнул.
Я взбежала по лестнице, пронеслась по лестничной площадке, плотно закрыла дверь и натянула пижаму, бросив футболку и махровые шорты в корзину для грязного белья, прежде чем завести будильник. Я решила, что возьму горячие бигуди. Сефи же их себе не забила, и кто знает, может, я сяду рядом с Габриэлем на симпозиуме. Я должна выглядеть на все сто.
Я ужасно устала, но с верхней полки на меня укоризненно смотрела стоящая среди других моих сокровищ «Хочешь – верь, хочешь – нет» Нелли Блай. Тётя Джин прислала мне её в качестве раннего подарка на день рождения. В этой книжке было полно самых фантастических историй и рисунков – например, рассказ Мартина Дж. Спалдинга, который был профессором математики в возрасте четырнадцати лет, или прекрасной Антонии – «несчастная женщина, которой любовь всегда приносила смерть!»
Я наслаждалась всеми этими историями, читая только по одной за ночь, чтобы они продлились как можно дольше. Я призналась Джин, что когда-нибудь стану писательницей. Достижение такой цели требовало практики и дисциплины. И не важно, насколько я устала. Мне нужно было изучать ночную Нелли.
Я открыла книжку на рандомной страничке, и моё внимание сразу же привлёк рисунок гордой немецкой овчарки.
Я удовлетворённо улыбнулась. Такое я могу написать. Мой план состоял в том, чтобы начать писать одну такую «Нелли» в неделю, как только закончатся занятия в школе. Я уже написала пакт, который назвала «Летние писательские обязанности Кэсси». В него входил план прислать своё портфолио в компанию «Нелли Блай Интернэшнл Лимитед» до Дня труда и штраф (никакого телевизора целую неделю), если я не выполню условия своего пакта. Я попросила Сефи засвидетельствовать, как я его подписываю.
Я убрала огромную жёлтую книжку обратно на свою полку с сокровищами и потянулась, прислушиваясь к мышцам. Как им больше хотелось спать: растянувшись под кроватью или свернувшись калачиком в кладовке?
«Растянувшись», – сказали они мне.
Что ж, ладушки. Я схватила подушку и покрывало с моей кровати и засунула сначала подушку под пружины кровати. Я пролезла за ней на спине, волоча за собой покрывало. Мне пришлось сжаться, чтобы добраться до самого дальнего угла. Луна освещала комнату так, что я могла разглядеть чёрные кольца над головой.
Это было последнее, что я увидела перед тем, как провалиться в сон.
Глава 2
– Твой папа всё ещё спит, – сказала мама, когда я вошла на кухню следующим утром. – Не шуми слишком сильно.
Это была кодовая фраза, означающая: «На завтрак будут хлопья».
– И ты считаешь, что это честно, что ему можно так отсыпаться? – нахмурилась я.
Мама бегала по кухне: вынимала мясо, чтобы разморозить его к ужину, выкладывала обед на видное место специально для папы, упаковывала себе еду на день.
– Если бы жизнь была честной, то дети бы не голодали, – сказала она, даже не взглянув в мою сторону.
Но я была не в том настроении.
– Может, когда я состарюсь, то смогу спать целый день.
Мама напряглась, и я на секунду испугалась, что зашла слишком далеко. Она могла многое выносить, но когда она срывалась, то её несло без остановки.
– Он набирается сил, – наконец сказала она, снова ныряя в холодильник. – У него есть новый проект.
Это объясняло, почему все выходные он был ещё страннее, чем обычно.
Донни Макдауэлл был художником и солдатом, именно это он говорил людям. Только одно он выбрал, а другое – нет, рассказывал он. После выписки из больницы они с мамой попытались уехать в Сент-Клауд, но ему город казался слишком шумным. Он заявил, что его будущее лежит в деревне, где он сможет вернуться к своим корням и жить как первопроходец – естественно и свободно.
Когда мне было четыре, мама с папой подтянули штанишки и отправились в Лилидейл. Единственным моим воспоминанием о жизни в Сент-Клауде было то, что я рано вернулась домой от подруги и обнаружила папу голым в постели с лучшей подругой мамы. Мамина подруга тоже была голой. Я побежала искать маму и увидела, что она катается на велосипеде по кварталу и плачет. Она не стала со мной разговаривать. Я никогда больше не спрашивала её об этом, как и не спрашивала о том, почему дедушка отвернулся от неё на похоронах дяди Ричарда.