Вдруг поток воздуха дернул пламя, из лампового стекла вырвалась копоть. Через мгновение пламя успокоилось.
Старый Лейнасар не слышал, как открылась дверь, но понял: в комнату кто-то вошел. Он неторопливо поднял на лоб очки и медленно обернулся. В темноте у дверей стоял человек высокого роста. Старик видел, что это не Буллис или кто-нибудь из соседей. Пришел чужой. Старик не испугался, но с появлением незнакомца стало как-то тревожно на душе. Незнакомец все еще молчал.
— Добрый вечер, — вдруг глуховато проговорил он.
Голос был чужой. Старик не ответил, только приподнялся, вытянул вперед жилистую шею и пристальнее всмотрелся в темноту.
— Отец, в самом деле не узнаешь?
— Ансис, ты?
Отец и сын шагнули друг к другу и сошлись на том месте, где круг света сливался с темнотой. Словно желая убедиться, не ошибся ли он, старый Лейнасар ухватился обеими руками за плечи Ансиса.
— А мы думали, что тебя уже нет в живых. Так долго ничего не слыхали о тебе…
— Как видишь, жив и здоров. Ну, так еще раз — добрый вечер, отец.
— Иди, иди на свет. Садись. Дай посмотреть на тебя.
Похудел как!
— И старше стал.
— Может быть, и старше. От войны не помолодеешь. И мне скоро на покой пора, вот и хорошо, что вернулся. Садись. В легионе был, что ли? Теперь многие оттуда возвращаются.
Лейнасар внимательно оглядел комнату. Посмотрел в черное окно. Стянул с кровати одеяло и повесил на торчавшие по обе стороны окна ржавые гвозди.
Отец следил за сыном, ничего не понимая.
— Сюда никто заглядывать не станет, и прятать нам нечего. Мы не богатеи какие-нибудь. И то добро, что было, понемногу растаяло.
Ансис сел на стол и вывернул фитиль лампы.
— Времени у меня, отец, мало. Мне нужно спрятаться. Можно мне остаться у тебя на несколько дней, и чтоб никто…
— Ты удрал? Но разве это нужно было? Говорят, что скоро все легионеры дома будут.
— Я не удрал, я прибыл.
— Откуда, коли скрываться должен?
— Из-за моря. Помнишь, ты говорил когда-то, что Балтийское море — лужа и можно ее перейти вброд? Вот я и перешел.
Старик отступил на шаг:
— Из-за моря?..
— Да, из-за моря.
— Тайно?
— А ты думаешь, меня пригласили родные места посмотреть?
— Когда прибыл?
— Только что.
— А лодка?
— Ушла назад. Хорошо, что у вас мол ночью не освещается.
— Когда все лодки дома, свет гасят. Электричество экономят. Только недавно провели.
— Рыбакам тоже?
— И рыбакам. У большинства уже есть. Нам обещали через неделю. Пока у нас только полуколхоз, рыболовецким кооперативным обществом называется. Его на третий день, как немцев прогнали, создавать начали. Разрушенный завод восстановили и еще крыло пристроили. Есть план улова, его делят между бригадами, а в бригаде — между лодками. Все так связаны друг с другом, что никуда не ускользнешь.
— Найдется, куда ускользнуть. Мы позаботимся об этом.
— Вы?
— Для этого я и прибыл. Вернем жизнь на старую колею.
— Навряд ли. Вон глянь, что в газетах о Нюрнбергском процессе пишут. Каких больших людей перевешать хотят.
— Глупости. Теперь большие люди не в Нюрнберге.
— Может быть, может быть… А у нас все как шальные за красными побежали. Даже Лайма…
— Ничего. Меня послали Америка, Англия, Швеция — большой мир. Скоро ты опять в большую трубу затрубишь.
— Да что обо мне говорить. Я-то охотно к старому воротился бы. Но другие…
— Многие так, как ты, думают?
— Мало. Те, что побогаче, с немцами удрали. Один Буллис остался. А другие сами хозяевами себя почувствовали.
— Ничего, люди за ум возьмутся. Ну как, устроишь меня?
— Как-нибудь устрою.
Только после того как старый Лейнасар вместе с сыном вынес из крапивы возле колодца обе сумки, втащил на сеновал и спрятал в сене, он понял, что произошло. Сын решил сказать отцу, что произошло. Сын решил сказать отцу, что в одной из сумок рация. Пускай осторожнее поднимется к нему по приставной лестнице.
Решили, что Ансису лучше всего устроиться на сеновале, в свежем сене. Снаружи туда не залезть — верхний люк заложен. На сеновал попасть можно только изнутри. Лестница убирается. За войну обитателей в хлеву стало меньше. Остались корова, три овцы да поросенок. Когда Лайма ушла работать на завод, они договорились со старушкой соседкой, и та присматривает за скотиной. Полуслепая и полуглухая старуха ничего не заметит. От Лаймы, по возможности, попытаются скрыть, очень доверять ей не следует. Новым воздухом отравилась. А если она все-таки разнюхает что-нибудь, то скажут ей, что брат удрал из лагеря для легионеров и что об этом надо молчать, пока он сам о себе не заявит куда следует и все уладится. Неужто не уговорят? Девушка она добрая, да и брата так давно не видала.