— Я же говорила, что при большевиках житья не будет! А кузина Эмилия что говорила? «Убежим, милая, убежим!» Так говорила Эмилия, и я тебе то же самое говорю. А ты? Копался, копался, пока не прозевал в Лиепае последний пароход. Растяпа ты! Еще когда сватал меня, я маме говорила: да разве с каким изъяном я, что мне за такого растяпу выходить? Не вывались тогда сержант Звиргздинь из окна солдатского клуба, не досталась бы я тебе. Мама могла бы ворчать сколько угодно. И теперь я жила бы совсем по-другому где-нибудь в Америке, Бразилии или даже вместе с Эмилией, в Австралии. А ты меня нищей сделал.
Риекстинь ничего ей не отвечал. В квартире он оборудовал настоящую радиомастерскую, доход от которой превышал в несколько раз его зарплату в рижском управлении кинофикации. Но доходы Милды этим не ограничивались.
Ее отец — умелый сапожник — в свое время выслужился у Эглита до мастера. Он, как сам говорил, сначала «стачал» дочери в приданое небольшую дачу в Дзинтари (кто без приданого на такую фефелу позарится). Потом он начал было «тачать» фундамент для трехэтажного дома, который должен был подняться на тщательно подобранном месте на улице Баускас.
Однако из этой затеи ничего не получилось. Помешали события сорокового года. Дома он мастерил одну-другую пару дамских туфелек, а на обувной фабрике работал рядовым сапожником, надеясь так пережить беспокойное, переменчивое время. Так же прошла для него и пора немецкой оккупации. Ничего не изменилось и после войны. Работа на фабрике «Пионер» занимала в его бюджете ничтожное место. Главным источником прибыли стала работа дома. И он сам, и его жена старались, как говорят, до седьмого пота. Заказов хватало.
Половину добытых мастером денег получала Милда, большая часть другой половины попадала в надежный тайник за духовкой, откуда вскоре вылетела в трубу при денежной реформе.
Семейные обстоятельства крепко спаяли Кришьяниса Риекстиня со старой жизнью, ибо все эти ворованные блага текли из источников, с которыми советская власть боролась. Риекстинь побаивался дня, когда потоки доходов будут перекрыты и придется жить на одну зарплату. К тому еще вся его предыдущая жизнь в техникуме, в организации «Сокол», работа на заводе Лейбовича, параллельная деятельность в айзсаргах, затем на «Телефункене», дружба с немецкими фашистами, похождения в «Курземском котле» и связь с ЛЦС — все это тянуло его назад. Связь со старым так влияла на Риекстиня, что он, не переставая, ждал перемен. Он не верил, не хотел верить, что уже ничего не изменится и старое не вернется. А если ничего не изменится само по себе, то надо как-то вырваться из этой жизни туда, куда мечтала вырваться Милда.
И вдруг на, горизонте появился Лейнасар. Разве это не было знаком того, что жизнь его еще может измениться? И Кришьянис Риекстинь ухватился за Лейнасара, как утопающий за соломинку. Риекстинь понимал, что, связавшись с Лейнасаром, он отказывается от всякой попытки приобщиться к тому новому, которое все настойчивее и стремительнее входило в жизнь. Но он упрямо не верил в реальность нового и ежедневно с дрожью в сердце слушал радиопередачи из разных стран, надеясь уловить хоть приблизительно понятные слова, которые сказали бы ему, что надвигается что-то другое. Но так ничего и не дождался. Лишь с появлением Лейнасара возникла возможность уехать из этой страны. Для Риекстиня это был единственный выход — тут его благополучие не могло быть продолжительным, оно было краденым. Должен же перегруженный крюк когда-нибудь обломиться. Дожидаться этой минуты не хотелось, и поэтому он принял Лейнасара с распростертыми объятиями, открыл ему двери своей квартиры.
Этого Лейнасару только и надо было. База найдена. Первые связи установлены. Дальнейшее покажет время, теперь все зависит от его, Лейнасара, сообразительности.
На третий день Лейнасар утром, еще затемно, добрался до условленного перекрестка в лесу. Вечером он предупредил отца, что ночью исчезнет, и старик не удивился, когда сеновал утром оказался пустым. Но с того вечера, когда в дом вошел сын, старика не оставляла тревога. Он по-всякому пытался заглушить ее: пил вместе с Буллисом, часто выходил в море и утешал себя тем, что сын умен и со всем справится.
Лейнасар забрался в сосновую чащу и ждал наступления дня. Но Риекстинь явился только около одиннадцати. Лейнасар решил, что будет лучше, если их тут никто вместе не увидит. Риекстинь с чемоданом отправился на автобус, а он сам через час вышел на шоссе и проголосовал, остановив попутный грузовик.
Лейнасар незаметно, но внимательно наблюдал за окрестностью. Никаких следов войны. Крестьянские дома целы, люди около них занимаются обыденным делом. Местами на полях работают конные косилки. Тракторы Лейнасар увидел только в двух местах, они вертели окруженные золотистыми ворохами молотилки. Это было нечто новое. В прежнее время молотилки приводили в движение локомобилем.