— Столько промахов в одном деле. Вовсе на Карнитиса не похоже, — вздохнул Вилде.
— Вначале власти решили, что они из леса вышли, но кто-то донес о резиновой лодке, и их передали в учреждение на улице Стабу. Потом задержали и остальных. Все выложили. Про блиндаж, про все, что с собой привезли, кто посылал. Ну все до мелочи. В штаны наложишь, так спасаешься как можешь.
— Да… — еще раз вздохнул Вилде.
— Вещей было много. Фотоаппарат, автомат, два револьвера, около тысячи рублей советскими деньгами.
— Так мало?
— Маловато, конечно. Какие тысяча рублей теперь деньги? Зато у них было десять карманных и семь ручных часов. Это ведь то же самое, что деньги.
— Их, наверно, можно было бы реализовать.
— Еще у них в вещах нашли всякие там принадлежности для передачи сведений по радио. Рации, правда, не нашли.
— Почему же это?
— Так ведь Гинтер, когда уезжал, оставил здесь и людей и аппараты. И Карнитис показал, что ему поручено связаться с радиотелеграфистами Ласманисом и Даугулисом. Оба они с вентспилсской электростанции. Потом их тоже взяли.
Старуха замолчала. Вилде мрачно смотрел в закоптелый потолок. Что нужно, он выяснил. Надо встать и идти, но ноги как-то отяжелели.
— Думала, что Тирлаука тоже заберут, — продолжала старуха, — ведь под конец его тоже начали обучать передавать и принимать по радио, но Карнитис, должно быть, не знал об этом. Тогда и мне бы несдобровать. Старый пьяница еще болтливее Карнитиса.
— Все то, что вы рассказываете, совершенно точно?
— Совершенно.
— Откуда вам все это известно?
— По большей части сам милиционер выболтал, хотел похвастать. Остальное собрано понемножку.
— Их судили?
— Давно уже. По двадцать лет каждому дали.
— Да, несчастье многолико. Если не ошибаюсь, это сказал Эдгар По, — пробурчал Вилде. Он положил на стол две двадцатипятирублевые бумажки, поблагодарил, пожал старухе руку и ушел.
Пиладзиене, взяв деньги, проворчала:
— Хоть сотню бы оставил. Нехорошо так скупиться со своими, но теперь у каждого копейка к душе липнет. Да, настоящие латыши всегда, во все времена, были скупцами.
Через три дня Риекстинь позвонил Вилде на работу, сообщил, что радиоприемник починен, и спросил, не может ли инженер взять его.
Вилде ответил, что возьмет.
Вечером того же дня Вилде сидел на скамейке перед зданием химического факультета и созерцал темные воды канала. Вскоре на скамейку рядом с ним опустился укутанный в потрепанный дождевик юноша и стал возмущаться, что не достал билета на пьесу Пристли «Он пришел».
Вилде согласился, что на некоторые пьесы теперь никак не достать билетов. Но сразу после войны театры все же пустовали.
Так формально был начат разговор, который не мог вызвать никаких подозрений, если бы кто-нибудь подслушал их. Но поблизости никого не было. Вилде тихо, но внятно, словно размышляя вслух о чем-то очень важном и продолжая смотреть на канал, рассказал о пережитом и услышанном в Вентспилсе.
Лейнасар не перебивал его. Когда Вилде кончил, Лейнасар какое-то время, в полудреме молча обдумывал что-то.
— Поздно уже, пора двигаться, — проворчал Вилде. И еще подождал с минуту.
Лейнасар кивнул. Вилде встал и пошел, незаметно оглядываясь вокруг. Он мог не беспокоиться. Поблизости не было ни души. Только университетский дворник подметал асфальт перед подъездом. Ни за какие задания Вилде больше не возьмется. Уговор есть уговор. Это первый и последний раз. Теперь ему только остается ждать, когда ему скажут, чтобы готовился к отъезду.
Лейнасар еще посидел на берегу канала, затем встал и пошел. Идя мимо Театра драмы, остановился перед афишей с репертуаром. Решил, что пьесу Пристли неплохо бы посмотреть и еще, может быть, «Невестку» Вилиса Лациса. В свое время он с интересом прочитал «Сына рыбака». А что это за «Беспокойная старость»? Какой-нибудь русский, должно быть, сочинил. Но имеет ли смысл вообще лезть в театр? Еще встретишь знакомых, начнутся всякие расспросы; это еще может черт знает куда привести. Нет, лучше пока в театр не ходить. Тем более теперь, когда получены сведения о группе Карнитиса и надо приступать к самостоятельной деятельности. Ничего тут не сделав, в Швецию обратно не попадешь. Он знал своих хозяев.