— Меня послал Леон Силинь.
— Силинь?.. Силинь?.. Никакого Силиня я не знаю…
Инженер притворился, что не слышит возражений профессора, расстегнул пиджак и, достав большой конверт, положил его на стол. Из других карманов он вынул кипу английских и шведских газет.
Профессор осторожно взял конверт и сразу почувствовал облегчение. Сомнений не было — это писал Силинь. Успокоила и кипа иностранных газет. Даже, как-то радостно стало на душе. Лед был сломан. Он проворно поднялся, достал из шкафа стопку роскошно переплетенных альбомов и положил их на маленький столик в углу кабинета.
— Не угодно ли взглянуть на снимки бывших латвийских выставок за границей? Весьма интересный материал. А я тем временем ознакомлюсь с донесением Силиня.
Инженер принялся перелистывать серые, скучные снимки, напечатанные на отличной бумаге. Надо было как-то скоротать время.
Донесение Силиня Константин Чаксте изучал долго. Отдельные места перечитывал по нескольку раз, что-то отчеркивал, кое-что отмечал у себя в записной книжке. Наконец, когда все было изучено, он подошел к Карнитису и тоже присел к столику. Теперь профессор был очень любезен.
— Простите, что я вас так холодно принял. Не знал, что вы ревностный сторонник нашего ЛЦС.
— Да, Силинь привлек меня к-этому делу еще прошлым летом, когда приезжал в Вентспилс. Я тогда помог ему переправиться в Швецию.
— От имени Латвийского центрального совета выражаю вам благодарность. Вы поступили как истинный патриот. — Чаксте церемонно пожал инженеру руку.
— Особой моей заслуги тут нет. Не вздумай тогда рыбак Кирсис скрыться, все было бы куда сложнее. Ему даже выгодно было взять кого-нибудь с собой. Я только договорился с ним. — Карнитис из приличия старался не очень выпячивать свои заслуги.
— Но все-таки сегодня любой шаг на благо нашего дела очень важен.
— Что мне доложить Силиню?
— Он хорошо укрылся? Немцы не разнюхают?
— Не разнюхают.
— Где рация?
— Рация «Марс», привезенная Силинем, код и питание спрятаны вне Вентспилса, в надежном месте.
— Скажите Силиню, что все это следует доставить в Ригу и передать человеку, имя и адрес которого я вам напишу на бумажке. Учтите, что эта бумажка никогда, ни при каких обстоятельствах, не должна попасть в руки немцев.
— Понимаю. Что еще?
— Скажите, что Силинь лично отвечает за то, чтобы все шведские требования были выполнены. Что ему делать дальше: оставаться в Латвии или вернуться в Швецию, скажет человек, которому он сдаст рацию.
— Будет выполнено. А какие приказания у вас как у начальника ЛЦС будут ко мне?
Для пущей важности инженер встал. Встал и профессор. С минуту он подумал.
— Организуйте массы! Привлекайте по возможности больше людей! Чем большую силу мы будем представлять сами, тем больше с нами будут считаться и шведы, и англичане, и американцы. Силинь пишет мне, что вы именно этим в Вентспилсе и занимаетесь. Каковы успехи? Как растут наши ряды?
— Двоих мне удалось привлечь.
— Только двоих?
— Да.
— Мало. Почему так мало?
— Никто особенно не верит в эту Латвию.
— Да, Ульманис многих обманул. Но вы говорите им, что так больше не будет. Будет лучше. Будет даже намного, намного лучше. И скажите, что у нас и свои военные силы есть. Они с каждым днем растут. Насколько они велики, я разглашать, как вы сами понимаете, еще не вправе.
— Понимаю.
— Хорошо. А теперь поезжайте домой и работайте, работайте. Центр на вас надеется.
Профессор пожал инженеру руку, подошел к письменному столу, черкнул что-то на бумажке и отдал ее Карнитису.
— После того как вы запомните содержание записки, уничтожьте ее.
Карнитис раскрыл записку и прочитал: «Лилия».
Константин Чаксте еще раз внимательно перечитал донесение Силиня. Подошел к камину, открыл дымоход, поджег сверток и кинул его на колосники. На стене кабинета запрыгали отсветы пламени.
Профессор сидел в кресле у камина и задумчиво следил, как исписанные листки, свертываясь, постепенно превращаются в пепел.
Тихо отворилась дверь. Слегка вздрогнув, Чаксте поднял голову и сразу опять уставился на пламя. Анастасия взяла стул и уселась рядом. Она тоже какое-то время молча смотрела на огонь, пожиравший бумагу.
— Константин, я живу в постоянном страхе.
— Ты помнишь, как в романе Андриева Ниедры прекрасно перефразирован Шиллер: