— Мало кто согласится теперь пойти по следам, протоптанным глубокими галошами Андриева Ниедры. Кто приходил к тебе?
— Из Вентспилса. От Силиня.
— Значит, Силинь все же нашелся?
— Да.
— Что он успел в Швеции?
— Он не Мейеровиц.
— Может быть, ты этого не знаешь, но перед первой поездкой за границу Мейеровиц отправился к Финку[1]. И, только получив предсказание успеха, он принял предложение Ульманиса.
— Ты веришь в такую ерунду?
— В Финка все верили. Что Силинь успел сделать в Швеции?
— Не то, конечно, на что мы надеялись и о чем писал Салнайс.
— Салнайс всегда был болтуном. Хочу знать всю правду.
— Официальные круги Швеции теперь не интересуются Латвией.
— Я говорила тебе, что письму Салнайса верить нельзя, а вы? Ему хорошо — сидит в Стокгольме и фантазирует. Попадетесь ведь вы, а не он. Значит, Силинь вернулся без всяких результатов?
— Кое-какие результаты есть.
— Какие?
— Латвией заинтересовался капитан Иогансон.
— Значит, военные проявляют к нам какой-то интерес?
— Капитан Иогансон — не представитель шведских военных кругов в прямом смысле этого слова.
— А кто он?
— Сотрудник разведывательной службы.
— Иначе говоря — шпионский начальник.
— Настя, зачем так вульгарно?
— Не лучше ли разве называть вещи своими именами? Что Иогансон обещает?
— Пока ничего конкретного. Будет обещать и давать потом.
— А чего он требует?
— Сведений о военном, экономическом и политическом положении в Латвии.
— Шпион требует шпионских сведений.
— Настя!
— Вы должны собирать эти сведения и отправлять их в Швецию?
— Да.
— Ох, господь милосердный!
— Напрасно ты волнуешься. Неужели ты не понимаешь, что регулярная радиосвязь со Швецией в нашем деле уже сама по себе значит очень много?
— Возможно. А кроме Иогансона нет больше никого?
— Еще какой-то Крейцберг из американского посольства в Стокгольме.
— Что за Крейцберг? Тоже швед?
— Латыш. Раньше работал в латвийском посольстве в Стокгольме, а теперь сотрудничает в американском.
— Он, видимо, той же породы, что и Иогансон?
— Наверно.
— И чего хочет он?
— Того же, что и капитан Иогансон.
— И вы дадите ему?
— Несомненно! Все же это лучше, чем ничто.
— Константин, а не получится ли, что ваш ЛЦС из политической организации превратится в обыкновенный шпионский центр?
— Настя!
— Ладно, буду молчать, буду молчать. Быть может, я многого не понимаю.
Супруги замолчали. Пламя в камине давно погасло. Молчание нарушил профессор.
— Настя, насколько я помню, у Минтаута где-то завалялся прекрасный портрет Мейеровица. Если он ему не нужен, то пускай Айя принесет.
— Для чего?
— Мне хотелось бы повесить этот портрет рядом о портретом отца. Люди большого духа вдохновляют.
— Может, и портрет Финка повесишь?
— Настя! В профессорском кабинете такие плоские шутки неуместны.
Вошла горничная и сообщила, что ужин подан.
Карнитису не удалось застать «Лилию». Отвез в Ригу и сдал по адресу рацию, питание, код и кварцы Тирлаук. Он же привез из Риги указание Силиню: вернуться в Швецию. Леон Силинь трое суток мерз в дюнах, в пятнадцати километрах южнее Вентспилса. Только утром четвертого дня за ним пришла лодка, и Силинь полуживой вернулся в Швецию.
Эти события сильно подняли настроение помощника начальника Вентспилсского порта Карнитиса. Он еще не знал, что Латвией интересуются лишь сотрудники шведской разведывательной службы. Он еще не понимал, что интересы националистических организаций латышской буржуазии шведской разведке совершенно безразличны. Ей нужно было наладить регулярную связь с Латвией, нужны были сведения о том, что творится в этом секторе фронта на последнем этапе войны. Для этого можно было использовать любой сброд. Карнитис не знал этого, и ему казалось, что «большой мир» уже кое-что делает для того, чтобы сбылись его, Карнитиса, мечты.
То ли сыграло свою роль приподнятое настроение Карнитиса, то ли просто по случайному стечению обстоятельств, но в начале апреля ему удалось завербовать в ряды ЛЦС пятерых вентспилсцев. Ценным «приобретением» казался представительный и энергичный техник-мелиоратор Альфонс Паэгле. Лицо его с полуопущенными веками казалось мечтательным, даже сонливым, но человек этот редко терялся и всегда умел правильно оценить обстановку. Он пользовался успехом у женщин, и ни один вечер в высшем свете Вентспилса не обходился без Паэгле. Благодаря этому он много знал.