Консул что-то отбарабанил, Лейнасар не торопясь объяснил, что слабо знает шведский язык, попросил говорить по-немецки.
— Так я ведь говорю с вами по-немецки, — сказал консул и чуть сбавил темп.
Теперь Лейнасар начал кое-что понимать. Затем он выразил желание поговорить с господином консулом с глазу на глаз. Прилизанный сотрудник, повинуясь консульскому кивку, вышел.
— Я слушаю вас, мои господа.
Лейнасар коротко, по-деловому, доложил, что они оба — сотрудники шведской разведки. Они успешно выполнили задание в немецком тылу, в районе Рижского залива, и пытались вернуться в Швецию, но несчастный случай привел их сюда. Поэтому они просят господина консула официально переправить их в Швецию. Если нужно, то он может связаться с доцентом Зандбергом в Стокгольме.
Пока Лейнасар докладывал, узкие голубые глаза внимательно скользили от Лейнасара к Вилису и от Вилиса к Лейнасару. Левая рука стряхивала пепел с сигары, а правая непрерывно приводила в порядок на столе бумаги.
Когда Лейнасар кончил, консул недолго думая сразу отбарабанил: господа поймут сами, что это щепетильный вопрос, особенно в создавшейся теперь ситуации; он сделает все от него зависящее, пускай господа приходят завтра.
— Что ты теперь скажешь? — спросил Лейнасар у Вилиса на улице. — Мне кажется, что билет на пароход у нас уже почти в кармане.
— А мне кажется, что этот толстяк самый отъявленный из всех мошенников, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело.
Лейнасар ничего не ответил, только искоса посмотрел на Вилиса.
Два дня подряд Вилис и Лейнасар ездили в Данциг. К консулу они не попадали. Прилизанный вежливо сообщал, что к господину консулу по их делу еще пока никакого ответа не поступало. Пускай подойдут завтра.
— Ну, что я говорил? — злорадствовал Вилис.
Потом Лейнасар стал ездить в Данциг один, Вилис подружился с владелицей дачи, и она раз в день угощала его самодельным ликером. На укоризненный взгляд Лейнасара Вилис пробурчал:
— От голода черт и муху жрет.
Так шли день за днем. Вилису уже надоело считать их, а Лейнасар все ездил и ездил в Данциг. Наконец Паул Калнинь со своей супругой Кларой съехали с дачи. Больших перемен в жизни Вилиса и Лейнасара это, разумеется, не внесло. Клара все равно все эти дни стонала и охала у себя в комнате, валяясь в постели. Калнинь, правда, каждый день куда-то ездил.
Перед отъездом он зашел попрощаться со своими сожителями. Вилис как раз собирался к хозяйке пропустить свою рюмку ликера. Он не очень благоволил к этому разложившемуся политикану, от которого так и разило эгоизмом. Его приход даже взбесил Вилиса. Калнинь же, наоборот, был в прекрасном расположении духа.
— Я пришел проститься и пожелать вам всего доброго от себя лично и от имени жены. Господин Лейнасар, наверное, опять у шведского консула? Передайте ему привет от нас и благодарность за оказанную в трудную минуту помощь.
— Значит, вы уезжаете?
— Уезжаем.
— Куда?
— Думаю направиться в Дрезден. У нас пока, слава богу, еще есть друзья в разных концах света.
— Счастливого пути.
— Благодарю.
Если бы на этом церемония прощания окончилась, то оба путешественника, наверно, мирно расстались бы и Паул Калнинь ни от кого не услышал бы правды до конца дней своих. Но, к своему несчастью, Калнинь решил на прощанье поговорить обстоятельно.
Он с минутку помялся, затем медленно продолжал, склонив набок голову с белой бородкой:
— Не странно ли, что именно здесь я от знакомых узнал о ваших и вашего друга связях с ЛЦС?
— В нынешнее время чудес так много, что они перестают быть чудесами.
— В связи с этим я, со своей стороны, как исполняющий обязанности президента Латвийского государства, хочу от имени руководства ЛЦС выразить вам и господину Лейнасару благодарность за то, что вы сделали на пользу ЛЦС. Я имею в виду установление связи со Швецией.
— Откуда вам это известно?
— Про двух отважных латышских юношей, прибывших из Швеции, я знал еще в Латвии. Только за все путешествие мне и в голову не приходило, что это вы. Хотя президенту государства следовало бы знать и это.
С Вилиса было довольно.
— Оттого-что вы выдаете себя за президента государства, нам ни жарко ни холодно.
— Но, молодой человек, я не выдаю себя, это факт.
— Само ваше государство — никакой не факт.
— Но оно было и будет.
— Быть-то было, но будет ли — это еще вилами по воде писано.